Сон № 9 - Дэвид Митчелл (2001)

Идет мелкий дождь. Сегодня привели в боевую готовность новые кайтэн для «1-333». Управлять ими легче, чем тренировочными. После затянувшейся проверки я под дождем побежал в казарму и на краю спортивной площадки чуть не столкнулся с Кусакабэ, который стоял, прислонившись к стене склада, и пристально разглядывал что-то на земле. Я спросил, что так завладело его вниманием. Кусакабэ показал на лужу и тихо сказал:

– Круги рождаются, пока еще живы круги, рожденные секунду назад. Круги живут, когда круги, рожденные секунду назад, умирают. Круги умирают, когда рождаются новые круги.

Это его точные слова. Я сказал, что ему нужно было родиться странствующим поэтом-проповедником. Он ответил, что, может, и был им когда-то. Какое-то время мы вместе смотрели на лужи.

2 ноября 1944 г.

Жара 1944-го на исходе. Я только что вернулся из своей последней поездки в Нагасаки. Ты разделил мои воспоминания о ней, поэтому мне не нужно писать о них здесь. Я до сих пор чувствую вкус Матушкиного ёкана[113] и тыквенной тэмпуры, что приготовила Яэко. Поездка на поезде отняла много времени, потому что двигатель постоянно ломался. Вагон для военных был занят группой высокопоставленных офицеров, и я ехал в вагоне, полном беженцев из Маньчжоу-Го. Их рассказы о жестокости Советов и о вероломстве слуг-китайцев были ужасны. Как я рад, что отец так и не согласился стать колонистом, хотя ему предлагали это все последние двадцать лет. Девушка, по возрасту младше тебя, ехала в Токио совсем одна, чтобы отыскать свою тетю. Она впервые попала в Японию. У нее на шее висела маленькая погребальная урна с прахом ее отца, который погиб в Мукдене, матери, которая погибла в Карафуто, и сестры, которая погибла в Сасэбо. Она боялась уснуть и пропустить Токио – она думала, что он такой же маленький, как и ее приграничный городок. Она верила, что найдет свою тетю, расспрашивая прохожих. В Токуяме я отдал ей половину своих денег, завернув в платок, и вышел прежде, чем она успела отказаться. Я боюсь за нее. Я боюсь за всех.

***

– Големы,– объясняю я, лежа голышом после душа в полночной темноте своей капсулы с Аи на другом конце провода,– совсем не похожи на зомби. Конечно, и те и другие не совсем мертвецы, но големов лепят на кладбище из могильной грязи по образу и подобию человека, похороненного внизу, а потом чертят у них на груди его руну. Голема можно убить, только стерев эту руну. Зомби же легко обезглавить или поджечь из огнемета. Их собирают из частей тел, которые обычно крадут в морге, или просто оживляют полуразложившиеся трупы.

– Что, некрофилия – обязательный предмет в школах Кюсю?

– Сейчас я работаю в видеопрокате. Мне положено знать такие вещи.

– Смени тему.

– Ладно. О чем поговорим?

– Я первая попросила.

– Ну, мне всегда было интересно понять, в чем смысл жизни.

– В том, чтобы есть мороженое с австралийским орехом и слушать Дебюсси.

– Отвечай серьезно.

– Аи хмыкает.

– Ты совершенно неправильно задал вопрос.

– Я представляю, что она лежит рядом со мной.

– Как же я должен был спросить?

– Ты должен был спросить: «В чем смысл твоей жизни?» Вот, например, «Хорошо темперированный клавир» Баха. Для меня это гармония на клеточном уровне. Для моего отца – сломанная швейная машина. Для Баха – деньги, чтобы заплатить свечных дел мастеру. Кто прав? Если по отдельности, то мы все. Если в целом, то никто. Ты все еще думаешь о своем двоюродном дедушке и его кайтэн?

– Да, наверное. Его смысл жизни кажется бесспорным и несокрушимым, как скала.

– Для него – да. Пожертвовать своей жизнью ради тщеславия военной клики – не то, что я назвала бы «бесспорным», но твой двоюродный дед тоже не счел бы стоящим делом научиться играть на фортепьяно так, как я,– в меру отпущенного моему мозгу, моим нервам и мышцам.

Тут входит Кошка.

– Может быть, смысл жизни в том, чтобы искать его?