Сон № 9 - Дэвид Митчелл (2001)

– Вы причиняете боль ему, нам, себе. Пожалуйста, хватит.

Официантка с размаху натыкается на стул. Чашки и ватрушки с малиной соскальзывают с подноса, и тонкий фарфор со звоном разлетается на куски под дружное «оооооооооо». Мачеха, сводная сестра и я вместе с ними наблюдаем за происшествием. Подплывает метрдотель, чтобы лично наблюдать за процессом уборки. Извинения с одной стороны, заверения, приказы, губки для чистки ковров, совки для мусора – с другой. Шестьдесят секунд спустя не остается ничего, что напоминало бы о великом ватрушечном кризисе.

– Хорошо,– говорю я.

– Хорошо? – переспрашивает сводная сестра.

Я обращаюсь к женщине, которую мой отец выбрал себе в жены.

– Хорошо, вы победили.

Она этого не ожидала. Я сам не ожидал. Она пристально смотрит мне в лицо, ища подвох. Никакого подвоха.

– Мой отец – просто тем, что сам он ни разу не пытался встретиться со мной или написать мне,– уже давно ясно дал понять, как он ко мне относится. Я… Я не знаю, я никак не хотел в это верить. А теперь передайте ему,– в прозрачной, как слеза, вазе стоит абрикосовая гвоздика,– привет. Привет и пока.

Мачеха не спускает с меня глаз.

Я встаю, чтобы уйти.

– Ты получил это от дедушки? – бросает сводная сестра. Она кивает головой на дневник пилота кайтэн, завернутый в черную ткань.– Потому что тогда это принадлежит Цукиямам.

Я смотрю на эту анти-Андзю. Если бы она попросила вежливо, я бы согласился отдать его.

– Это мой обед. Я спешу на работу.

Я ухожу из чайного зала «Амадеус», не оглядываясь, и уношу дневник с собой. Дворецкий вызывает лифт и кланяется, пока двери закрываются. Я один в этой коробке – играет «On Top of the World» группы «Карпентерз». Эта мелодия вызывает у меня зубовный скрежет, но я слишком опустошен, чтобы кого-нибудь ненавидеть. Я ошеломлен только что принятым решением. На табло мигают номера этажей. Я действительно так думаю? Мой отец никогда не захочет со мной встретиться… Значит, мои поиски… бессмысленны? Им конец? Смысл моей жизни перечеркнут? Наверное, да – я действительно так думаю.

– Первый этаж,– сообщает лифт.

Двери разъехались, и внутрь врывается толпа очень спешащих людей. Я вынужден пробиваться к выходу, пока двери не закрылись и меня снова не унесло туда, откуда я только что ушел.

7

Карты

Сатико Сэра, третий мой босс за последние четыре недели, не преувеличивала: в «нероновской» пекарне жарко, как в преисподней, а мою работу – составлять пиццу по номерам – могла бы делать даже обезьяна. Размером пекарня напоминает крысиную нору – пять шагов в длину и один в ширину, с одного конца в ней отгорожено подобие загона со шкафчиками и стульями для разносчиков-мотоциклистов. Сатико и Томоми стоят за прилавком и принимают заказы по телефону или от заказчиков, которые приходят сами и передают бланки через окошечко. Я кладу на коржи начинку по названию пиццы на гигантской таблице во всю стену, с цветными ярлычками вместо надписей – для обезьян, которые не умеют читать. Так, например, в большом круге с надписью «Перестрелка в Чикаго» наклеены маленькие фотографии томатной пасты, шариков мясного фарша, колбасы, чили, красного и желтого сладкого перца, сыра; «Медовый месяц на Гавайях» – помидоры, ананас, тунец, кокосовый орех; «Нерономан» – пепперони, сметана, каперсы, оливки и королевские креветки. Коржи тоже разные: толстые, хрустящие, с травами, с моцареллой. Начинки живут в огромном холодильнике величиной с пещеру – на каждый отдельный контейнер наклеена фотография содержимого. Положив нужную начинку, суешь пиццы в двухколейную газовую геенну. Ролики транспортера протаскивают их сквозь ее раскаленное нутро со скоростью около десяти сантиметров в минуту, хотя, если заказов много, можно залезть в печь щипцами и заставить пиццу родиться недоношенной.