Сон № 9 - Дэвид Митчелл (2001)

– Передай мне нож, мэн, положение критическое.

– Будь осторожен – лезвие острое.

– А иначе зачем же он нужен, мэн?

Дои кладет большой палец левой руки на разделочную доску, прикладывает к нему лезвие ножа и сильно бьет по рукоятке кулаком правой. Лезвие проходит прямо по суставу. По столу течет кровь – Дои задерживает дыхание:

– Ого, не хило!

Он берет свой палец и отправляет в рот. Чпок. Я захлебываюсь сухим воздухом. Дои медленно жует, определяя, как оно на вкус.

– Хрящевато, мэн, а вообще ничего! – Дои выплевывает косточку, обглоданную до белизны.

Я роняю все, что держал в руках. В окошечке появляется Сатико – я показываю пальцем, проглатывая подступивший к горлу комок.

– Дои! – Она разражается руганью.– Примадонна ты эдакая! Что, нашел новую аудиторию? Извини, Миякэ, я должна была предупредить, что у Дои есть хобби: школа фокусников.

Дои изображает наступательную позицию кунг-фу:

– Священная академия иллюзионистов – это тебе не хобби, атаманша. Наступит день, и перед «Будоканом» выстроятся очереди, чтобы попасть на мое представление.– Он машет передо мной двумя невредимыми большими пальцами.– По глазам видно, что этому Сиякэ чертовски не хватает волшебства.

– Миякэ,– поправляет Сатико.

– И ему тоже,– заявляет Дои.

Я не знаю, как на это реагировать,– просто чувствую облегчение оттого, что кровь оказалась всего лишь томатным соком. Пять часов. Утро готовится к выходу. Сатико просит приготовить несколько порций мини-салата: я мою латук и маленькие помидорчики. Заказов на пиццу снова становится больше – кто же ест пиццу на завтрак? Но прежде чем я успеваю это узнать, Сатико возвращается и заявляет голосом верховного судьи:

– Эйдзи Миякэ, властью, данной мне императором Нероном, принимая во внимание ваше примерное поведение, я объявляю, что ваше пожизненное заключение прерывается на шестнадцать часов. Тем не менее в полночь вам надлежит вновь явиться в данное исправительное учреждение для отбывания новых восьми часов каторги.

Я хмурюсь.

– А?

Сатико показывает на часы:

– Уже восемь. Надеюсь, тебе есть куда пойти?

– Дверь пиццерии открывается. Сатико глядит по сторонам и снова на меня, будто хочет сказать «ага!».

– За воротами узника ждет посетитель.

…Аи говорит, что ей все равно куда, только не в кафе «Юпитер», и мы идем по Синдзюку в поисках места, где можно позавтракать. Разговор поначалу не клеится – мы ведь не встречались с того самого дня в кафе «Юпитер», хотя на прошлой неделе проболтали по телефону, должно быть, больше суток.

– Если влажность еще усилится,– решаюсь я,– то это будет уже дождь.

Аи поднимает лицо к небу:

– Знаешь, это и так уже дождь.

Она приехала на автобусе из Ниигаты вчера вечером и устала с дороги. Я весь потный и всклокоченный, как постель в борделе. Мне так кажется.

– Ну, как все прошло с твоим отцом?

– Аи хмыкает.

– Безнадежно. Я знала, что это будет…– начинает она.

– Произношу положенные звуки в положенное время,

но, как это всегда бывает, когда люди обсуждают со мной свои трудности с родителями, я чувствую себя, как будто мне рассказывают о состоянии здоровья того органа, которого у меня нет. И все же я просто лопаюсь от радости: Аи пришла ко мне, чтобы вместе позавтракать. Мы проходим мимо маленького храма – Аи прерывает разговор, смотрит на деревья, ворота тори, соломенные канаты и бумажные свитки. Позади апельсина, бутылки виски и вазы с хризантемами восседает статуя дзидзё. Пожилой человек застыл, погруженный в молитву.

– Музыканты суеверны? – спрашиваю я.