Сон № 9 - Дэвид Митчелл (2001)

Признаю свое поражение. Ноги вот-вот отвалятся. Я обошел все улицы и переулки в Сибуя по крайней мере дважды, но «Пиковая дама» исчезла. Я покупаю банку «Кальпис» и пачку «Севен старз» и присаживаюсь на какую-то ступеньку. Смогу ли я найти Даймона в том бильярдном зале? Нет. Он еще долго не зайдет туда, чтобы избежать встречи со мной. Если бы только Мириам сказала, что знает моего отца, вчера вечером. Откуда она узнала, как меня зовут? Да ведь Даймон несколько раз называл меня по имени. Хотя «Миякэ» – имя довольно распространенное. Даймон вписывал меня в книгу посетителей, и она, должно быть, увидела необычный иероглиф, которым пишется «Эйдзи». Мой отец наверняка говорил обо мне. Я делаю большой глоток из банки и закуриваю сигарету. Мой отец вращается в этих привилегированных клубных кругах – еще один штрих к тому единственному, что мне о нем известно,– к его богатству. Я представляю, как дым проникает в мои легкие, пыль клубится в залитых солнцем шахтах. Столкнуться с Мириам у пруда Синобадзу – не такая уж и неожиданность. Она любит кормить уток – много ли в Токио мест, где можно кормить уток? Я пристраиваю сигарету на край банки и пролистываю выроненную Мириам библиотечную книгу. Вот это здорово! Получить по яйцам от женщины, которая обслуживает моего отца. Нет. Тут что-то не так. Слишком много совпадений. Надо найти им объяснение – вот вам и план «Г». Интересно, мой отец такой же бабник, как отец Даймона? Мне-то казалось, что он склонен к супружеской неверности, но не более. И все же: я здесь, чтобы встретиться с ним, а не судить его. Сигарета скатывается с банки, которая вдруг сама по себе начинает вибрировать, трястись и…

…падает, стонет земля, звенят оконные стекла, дрожат здания, черт, я дрожу, в крови подскакивает адреналин, обрываются на полуслове миллионы фраз, замирают лифты, миллионы токийцев ныряют под столы и косяки дверей – я сжимаюсь в комок, мысленно уже выбираясь из-под развалин каменной кладки,– и весь город и я вместе с ним возносим свои горячие молитвы кому угодно – кому угодно – Богу, богам, ками, предкам – тому, кто слушает: пусть это кончится пусть это кончится пусть это кончится сейчас же, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть оно не будет сильным, не будет сильным, не сейчас, не как в Кобэ, не как в двадцать третьем, не сегодня, не здесь[70]. «Кальпис» ручейками растекается по истомившемуся от жажды тротуару. Бунтаро говорил мне, что землетрясения бывают вертикальными и горизонтальными. Горизонтальные – это ничего. Вертикальные же ровняют города с землей. Но как отличить одно от другого? Какая разница – просто пусть оно кончится!

Землетрясение прекращается.

Я выпрямляюсь, новорожденный, потерявший дар речи, еще не совсем в это веря. Тишина. Звук дыхания. С небес льется облегчение. Люди включают радиоприемники, чтобы выяснить, был ли это локальный толчок, или Иокогама или Нагоя уже стерты с японской карты. Я поднимаю свою банку и закуриваю новую сигарету. И вдруг я вижу – и не верю своим глазам. Напротив меня, через дорогу,– вход в пассаж. Пассаж ведет в здание и упирается в лифт. Рядом с лифтом табло. На табло, рядом с цифрой «9», два трапециевидных глаза, которые смотрят прямо на меня. Я узнаю эти глаза. Глаза пиковой дамы.

Двери лифта открываются – бьет бронзовый гонг. Рядом с прожектором стоит ведро с мыльной водой. Женщина в комбинезоне, стоя на стремянке, чистит дырочки в куполе планетария палочкой для коктейля.

– Извините, но мы открываемся в девять.

Тут она замечает, как неказисто я одет.

– Ради бога, только не еще один идиот с мобильными телефонами.

Я тоже обхожусь без любезностей:

– Мне нужно перемолвиться парой слов с Мириам.

– Меня пристально оглядывают.

– Кто вы такой?

– Меня зовут Миякэ. Я был здесь вчера с Юдзу Даймоном. Мириам нам прислуживала. Мне нужно задать ей один вопрос. И я сразу же уйду.

Женщина качает головой:

– На самом деле вы уйдете прямо сейчас.