Я встал на четвереньки и стал рисовать мелом на камнях прямые линии. Потом перешел к изогнутым, получились буквы. Потом собрал буквы в слова, вышли предложения. Вскоре двор покрывало:

…Покачивание ног Дэнни, сидящего на скамейке в парке. Жареная картошка и кетчуп на ней. Беготня вверх-вниз по лестнице. Шаги матери на крыльце за секунду до звонка в дверь. Снятые носки. Ложка, мешающая чай. Сохнущие вилки, убрать их в ящик. Колечко волос у него на лбу. Горячий шоколад. Заснуть в кресле. Лицо Дэнни в окне. Поворачивается дверная ручка. Тапочки шлепают по крыльцу. Тихо закипает чайник.

Пошел дождь, но я продолжал.

Вскоре капли полетели быстрее, чем я мог писать, но я не останавливался, я продолжал, пока не исчезло все, что можно было увидеть, все, что можно было прочесть, все – кроме единственного мгновения нажима, ни до, ни после которого не было ничего.

Это было подарком от Дэнни.

Себастьян

Сен-Пьер, Франция, 1968

Себастьян выглядывает из окна класса, но не видит ни проезжающих мимо машин, ни бурых листьев на тротуаре, похожих на когти, которые ни к чему не крепятся. Он может дотянуться до чего-то, не прикасаясь. Мысль и желание – одно и то же.

После школы он поведет Хейли смотреть на железный скелет, который нашел в лесу. Он хочет найти на игровой площадке уголок и обнимать Хейли всю перемену – обнимать так крепко, чтобы она стала частью его. Вместо этого позднее она потащится за ним через лес, к скелету за фермой. Там она будет его любить так, как он видел в кино, особенно в том, которое смотрит с бабушкой по субботам, когда комната мерцает, а музыка очень громкая. Лица у актеров мягкие, серые. Все начинается с танца. А потом – звонок по телефону.

В небе висят нестираные простыни. С моря пахнет солью. С раннего утра идет дождь, но, когда прозвенит звонок, он превратится в снег.

Себастьян осознал дождь на окне, словно проснулся, открыв тысячу глаз. Налетали порывы ветра. Птиц сдувало с пути. Плюшевых мишек сносило с постелей. У них у всех есть имена, они все ведут себя по-разному. Ему нравится обнимать своего по ночам. Так можно справиться.

Свет в классе всегда яркий и теплый. Мышки, которых держат в классе, Тик и Так, спят. У них плотная шерстка. По утрам у Себастьяна торчат волосы. Только с водой можно пригладить.

Он любит десять минут порисовать перед школой. Иногда, когда он точит цветные карандаши, грифель ломается, и приходится начинать сначала. Мама кричит, чтобы он одевался, но он смотрит на пустое гнездо. Он чувствует то, чего там не хватает.

Рисунок не закончен.

Очертания другого мира.

Себастьян может ощутить этот мир, представляя себе другие.

Игра начинается там, где он узнает себя.

Закрывает дверь спальни в одну из жизней, потому что их слишком много.

Мама кричит, чтобы он одевался. Он с негодованием встает, несомый двигателем своего сердца.

Тирания школы.

Шорох тостов и царапанье масла.

Чайник, высылающий в мир призраков.

Он кладет ноги на спину собаки, лежащей под столом. Собака не шевельнется, пока время от времени ей перепадают корочки или кусочки колбасы.

Еще рано, но отец уже выехал в поле на тракторе.

Школьный коридор пахнет молоком и пальто. Слышно, как снимают ботинки. Иногда с ними слезают и носки. Как дети, не хотят уходить из дома.

Страх потеряться.

Страх, который никогда не уходит, который нельзя рассеять.

Потом звонок и перекличка по списку. Себастьян знает его наизусть и шепчет в постели, как молитву в скобках. Парты открываются и закрываются, как рты. На спинке стула впереди нацарапаны послания. Он чувствует, как несчастлива учительница. Это ясно по тому, как она стоит, как двигается, по ее волосам, по одежде.