Рыбаки - Чигози Обиома (2015)

На следующий день Икенна с Боджей не пошли играть в футбол; остались у себя в комнате. Обембе решил воспользоваться шансом и начать заново с ними общаться, а чтобы выманить братьев в гостиную, дождался любимого сериала Икенны. Старшие братья не смотрели телевизор с тех самых пор, как соседка застукала нас на Оми-Але, и Обембе отчаянно тосковал по тому времени, когда мы все с диким восторгом наслаждались любимыми программами: йорубской мыльной оперой «Агбала Ове» и австралийским сериалом «Скиппи». Обембе хотел поговорить с братьями и без просмотра телевизора, но его останавливал страх досадить им. Сегодня, однако, терпение у него закончилось, к тому же «Скиппи» был любимым фильмом Икенны. Обембе сперва, вытянув шею, заглянул через замочную скважину в комнату братьев. Затем перекрестился, произнес одними губами: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» – и принялся расхаживать по комнате, напевая главную тему из сериала:

Skippy, Skippy, Skippy the bush kangaroo

Skippy, Skippy, Skippy our friend ever true[8].

В те мрачные дни, когда мы были с братьями порознь, Обембе много раз признавался, что хочет покончить с разрывом, а я неизменно предупреждал: он может навлечь на себя их гнев. Мне всегда удавалось разубедить Обембе. Когда я услышал пение, то снова за него испугался.

– Не надо, Обе, они побьют тебя, – обратился я к брату, жестами умоляя его прекратить. Эффекта просьбы возымели не более, чем щипок, от котором через секунду уже забываешь, – Обембе лишь на мгновение отвлекся. Взглянул на меня так, будто не расслышал. Покачал головой и продолжил:

– Скиппи, Скиппи, Скиппи, из буша кенгуру…

Наконец ручка двери в комнату братьев провернулась, и Обембе затих. Икенна вышел и, пройдя к креслу рядом со мной, сел. Обембе стоял, точно статуя, под фотографией в рамке: Nnene, мать отца, в 1981 году с новорожденным Икенной на руках. Он стоял у стены очень долго, будто пригвожденный. Следом за Икенной вышел Боджа и тоже сел в кресло.

Скиппи на экране только что сразилась с гремучей змеей: всякий раз, как змея пыталась ужалить ее, кенгуру совершала немыслимые прыжки, – и теперь облизывала лапы.

– О, терпеть не могу, когда эта тупая Скиппи вот так лижет лапы! – вспылил Икенна.

– Она только что сражалась со змеей, – заметил Обембе. – Ты бы видел…

– Тебя кто спрашивал? – прорычал Икенна, вскочив на ноги. – Я говорю: тебя кто спрашивал?

В порыве гнева он пнул детский стульчик на колесиках, да с такой силой, что тот врезался в полку, где стояли телевизор, видеоплеер и телефон. Фотография отца – еще молодого банковского клерка – в рамке и под стеклом упала за шкаф. Стекло разбилось на мелкие осколки.

– Кто тебя спрашивал? – повторил Икенна; судьба драгоценного отцовского портрета его не тревожила. Он нажал красную кнопку на панели телевизора, и экран погас.

– Оya, а ну все по комнатам! – крикнул он.

Мы с Обембе сломя голову убежали к себе и уже оттуда услышали, как Икенна произнес:

– Боджа, а ты чего ждешь? Я же сказал: все.

– Что, Ике, и я тоже? – поразился Боджа.

– Да, я сказал: все!

Боджа молча утопал к себе в комнату и хлопнул дверью. Когда мы все ушли, Икенна снова включил телевизор и стал смотреть его – один.

Сейчас я думаю, что именно тогда между Икенной и Боджей – там, где прежде не было и тени барьера, – залег фундамент стены. Наша жизнь приняла иную форму, наступило новое время, когда ревут от гнева черепа и взрываются бездны. Наши старшие братья перестали разговаривать. Боджа, точно падший ангел, рухнул с небес на землю – туда, где давно уже томились мы с Обембе.

* * *