Верлак вышел в ранний вечер и начинающуюся морось. Пусть мадемуазель Захари и красавица, подумал он, но эта едкая манера разрушает любое обаяние, если таковое у нее окажется. Она нелюбима – или не способна любить? А полицейская на лестнице, похожая на танцовщицу? Любящая.

Верлак вспомнил о сегодняшнем утре в отеле. Его терзало чувство, будто он сделал что-то не так.

Вдали зазвонили колокола Сен-Жан-де-Мальт, и он пошел своей дорогой, плотнее запахнув воротник.

Глава 7. Неловкий момент у Сильви

Этот номер больше всей моей квартиры!

– Вряд ли, – покачала головой Марин.

– Преувеличиваю, конечно, но кровать огромная.

На нас троих вполне места хватит!

Сильви Грасси взбила подушку и легла на нее, заложив руки за голову.

– А я в серединке! – воскликнула ее девятилетняя дочь Шарлотт. – Как мне повезло!

Шарлотт Сильви воспитывала одна, и первые два года жизни девочка спала с мамой на двуспальной кровати. Родители Марин были в ужасе. Когда Марин попыталась им объяснить, чем руководствуется Сильви, то вспоминала, что вопрос о младенцах и сне был в семье запрещен, и ей пришлось смиренно слушать рассуждения обоих родителей об избалованных детях.

Шарлотт обняла мать и крестную, спрыгнула с кровати и побежала рассматривать мраморную ванную, а Сильви продолжила обрабатывать Марин:

– Он абсолютно необязателен. Ты у него всегда на последнем месте. Всегда! И вообще он должен тебя еще раз свозить на уик-энд.

– Сильви, я не примадонна, – ответила Марин, поворачиваясь к подруге и приподнимаясь на локте. – Со мной не надо нянчиться. У него очень ответственная должность – одна из самых важных в округе. И я знаю, что у него все время дел выше головы. У преподавателей тоже так… всегда надо проверять работы, готовиться к занятиям, печатать статьи. Мы сами выбираем себе профессию и должны отдавать ей все силы. – Марин хотела увести разговор от Антуана и потому поделилась новостью: – К тому же сегодня его вызвал комиссар. Ночью в Эксе случилось убийство.

Сильви села и глянула в сторону ванной, где слышно было, как говорит сама с собой ее дочь.

– Убийство? Кого убили? Где? – спросила она.

– Вот это самое главное. В университете.

– Что?

Марин кивнула. К счастью, она не знала подробностей, поскольку любовь подруги к сенсационному всегда ее отталкивала. Она относила это свойство к тому, что Сильви все новости узнавала не из газет, а по телевизору.

– Марин! Подробности!

– Больше ничего не знаю.

– Марин, да брось! Ты же там работаешь. Где это было?

Сильви преподавала историю живописи и фотодело в школе изящных искусств, на другом конце города.

– Ну ладно. Антуан сказал, что это не на юридическом факультете, к счастью, а на теологическом, в здании Жюля Дюма.

Сильви спрыгнула с кровати, подбежала к ночному столику и стала рыться в сумочке, ища сигареты, но вспомнила, что они в номере для некурящих и рядом Шарлотт. У Сильви было жесткое правило: при дочери не курить.

– Сильви, что случилось? – спросила Марин. – Ты кого-то знаешь на теологическом факультете?

Сильви замотала головой.

– Нет-нет. Никого, – пробормотала она. – Слушай, а как там твоя мама?

– Нормально. Я ей сразу позвонила, как поговорила с Антуаном. Она знает не больше нашего.

Марин показался странным такой внезапный интерес Сильви к мадам Бонне. Они с Сильви друг друга недолюбливали. Мать Марин считала Сильви развратной и себялюбивой. Сильви полагала, что мадам, или доктор, Бонне – холодная и суровая мать, погруженная в свои дела и потому игнорирующая (как считала Сильви) нерешенные и болезненные проблемы.

– Так что сама видишь, почему Антуан должен был уехать, – закончила Марин. – К тому же он любит свою работу.

– А тебя? Он хоть раз сказал, что любит тебя?