Убийство на улице Дюма - Лонгворт Мэри Лу

– А это – дотторе Бонне, моя подруга, – продолжил Верлак. – Она преподает на юридическом факультете, а кроме того, как вы заметили, очень хорошо говорит по-итальянски.

– Permesso[46], – сказал отец, взял Марин за локоть и повел в кухню, которая, как увидел Верлак в открытую дверь, не изменилась со времен его детства. В центре стоял стол для раскатывания пасты – старый деревянный, покрытый белым каррарским мрамором, над ним висели медные горшки, а стены были заставлены зелеными деревянными шкафами с разнокалиберной глиняной посудой.

– А как Себ? – спросил Алессандро, приглядывая одним глазом за кухней и Марин. – Он что делает? В детстве хотел быть доктором.

– Ну, он большая шишка в торговле недвижимостью.

Алессандро вздрогнул:

– Только при родителях этого не говори. Они всю жизнь изо всех сил защищают этот клочок побережья.

– Имеют право, – заверил Верлак. – Кстати, по-английски ты говоришь фантастически.

– Спасибо. Научили наши англоязычные постояльцы. И наша училка начальной школы по английской поэзии с ума сходила. – Алессандро отступил на шаг и поднял руки: – «Он не исчезнет, будет он Лишь в дивной форме воплощен. Чу! Слышен похоронный звон!»[47]

– Чудесно! – воскликнул Верлак. – Шелли?

– Почти. Это Шекспир, из «Бури», но эти слова выбиты на надгробье Шелли.

– Здорово! – Верлак отвел Алессандро чуть в сторону и спросил шепотом, чтобы посетители не слышали: – Слушай, у Джузеппе Роккиа, телевизионного гуру теологии, есть тут летний домик?

Алессандро кивнул:

– У его жены. Фамильный, уже много лет у них. В конце улицы Лоуренса.

Верлак рассмеялся.

– Забыл, что у вас улицы названы в честь английских писателей, которым здесь нравилось. Ты хорошо знаешь синьору Роккиа?

– Естественно. Она здесь обедает раз в неделю, когда живет в том доме, и они с мамой обмениваются садоводческой мудростью. Лучшие подруги.

– Она человек слова? – спросил Верлак. – В смысле, ей можно доверять?

– Жизнь можно доверить, – ответил Алессандро без промедления.

– Спасибо. Я занесу сумки в номер, если можно, и перед обедом хочу принять душ. Когда твои родители закончат экскурсию, пошли Марин наверх.

– Будет сделано. Папа обожает француженок, а уж которые говорят по-итальянски…

Верлак взял сумки и ключ от номера, двинулся вверх по лестнице, на полпути остановился и обернулся. Оглядел вестибюль, радуясь, что ничего здесь не тронули. Всюду яркие теплые краски.

– Алессандро, а твой отец все еще делает эту закуску – жареные пирожки с треской?

– Ага. Они сегодня в меню.

– Это чудесно!

Глава 33. Летающие краски

– Пансион, где мы с Сильви и Шарлотт останавливались, где-то здесь, я узнаю дорогу, – сказала Марин, разложив карту на коленях и глядя в окно, где к югу от Ассизи тянулись круглые зеленые холмы. – Его владелец некто Пьеро, Сильви уверена, что он – воплощение святого Франциска Ассизского.

Верлак затянулся сигарой «898», которую обычно курил лишь в одиночестве. Он любил ее вкус, но ему не нравился вид мужчины его габаритов, держащего в руках длинную, тонкую, изящного вида сигару. Бросив взгляд на Марин, он спросил:

– Почему? Пьеро любил животных?

– Это да, животных он любил, но дело не только в этом. Пьеро первую половину своей бурной жизни прожил в Риме, потом только переехал в деревню – точно как святой Франциск бросил солдатскую службу и богатое наследство. У обоих матери – француженки из Прованса… – Правда?

– Да. Странное совпадение, не так ли? И животные тоже, десятками. У Пьеро большая, в рост человека, птичья клетка, которая очень нравилась Шарлотт, а нас с Сильви отпугивала. Птиц он называл «летающие краски». Немного не от мира сего человек.

– Судя по карте, мы с минуты на минуту приедем в Фолиньо.

Въехав в город, они припарковали машину рядом с низкой, приземистой романской церковью красного камня.