– Нашли его этим утром. Слуга нашел. Сейчас там полицейских, как мух. Чего доброго, потребуют прибавки к жалованью, если так дальше пойдет.

Это я пропустил мимо ушей.

– Понятно, – сказал я. – Ну, мне очень жаль и все такое, но я и в самом деле его совсем не знал. Наверное, будет расследование.

– Еще бы. Знаешь, что-то мне кажется, здесь у нас какая-то нездоровая атмосфера. Сначала Росс, теперь Райт…

– Да, они же соседи… Неприятная какая мысль, а?

– Какая именно?

– Ну, что, пока мы с тобой спали или, может быть, наливали рюмочку на ночь, этот бедолага готовился свести счеты с жизнью.

– Вот сразу видно, что ты романист, – добродушно хмыкнул Павис. – Что тут скажешь. Свел и свел.

Я сидел там и не мог есть, мне кусок в горло не лез.

– Говорят, он оставил письмо – трехтомный роман, не меньше, с объяснением, почему покончил с собой. Жаль мне того несчастного, кому придется это читать. Почерк у Райта неразборчивый. В общем, сомнения нет, приговор будет – самоубийство. Суицид ввиду расстроенного сознания.

– Дети у него были? – зачем-то спросил я.

– Какие дети, приятель. Он же был холостяк.

– Да? А, ну да. Говорю же, ничего про него не знаю. Так, значит, слуга его утром нашел?

– Да. С вечера слуги не было, уезжал навестить брата, тот в больнице лежит. Пришел утром прибраться, открыл дверь в библиотеку и перепугался до смерти. И чему удивляться! Мне как-то раз случилось видеть человека, который пустил себе пулю в лоб. Зрелище, скажу я тебе, не из приятных, уж поверь моему слову.

«Интересно, убедительно ли я выгляжу», – забеспокоился я.

На тот факт, что Павис держался как ни в чем не бывало, полагаться особо не стоило. Он всегда был слишком занят собой, чтобы замечать собеседника.

– Когда дознание? – спросил я.

– Вроде бы завтра утром. У Хайда сегодня соревнования в гольф, и он, похоже, не видит повода его переносить. Райту все равно уже не поможешь.

Ну, я бы предпочел, чтобы коронер вынес свой приговор сегодня. Мне не терпелось узнать, вызвал ли подозрения сгоревший дневник. Павис про это молчал, а спросить его напрямую я не мог.

Озабоченный, я вернулся домой. С моей точки зрения, смерть Райта не могла произойти в более удачное время. Трудно было сказать, конечно, рассказал ли он кому-то еще о таинственном госте Виолы Росс, но следовало подготовиться к любому повороту событий. Если в полиции возникнут подозрения на мой счет, в дело пойдет все. И раз уж Павису известно, что Райт ко мне приходил, то вполне возможно, что и другие об этом знают. Могут поинтересоваться, что ему от меня понадобилось. И раз, насколько мне помнится, я никогда прежде с Райтом не разговаривал, понятно, что то был не рядовой дружеский визит. Только что перед этим Райт вернулся после продолжительного отсутствия, и чуть ли не первое, что он делает, – наносит визит человеку, с которым незнаком! Понятное дело, многие зададутся вопросом на этот счет. Мне вспомнился еще один совет Крука.

Лучше сразу признать, что приходил он по делу миссис Росс, хотя суть разговора следует подать несколько в ином свете. Выложить все напрямик – значит себя погубить, но если я скажу, что в день преступления он лежал без сна и слышал, как ранним вечером кто-то направляется к соседскому дому, то пробужу подозрения ровно в той степени, чтобы оправдать миссис Росс.

До того я был поглощен в свои думы, что не сразу ответил на телефонный звонок. Звонил сержант Фишер.

– Могу я в ближайшее время к вам заглянуть, сэр? Мне нужно снять с вас показания в связи с мистером Райтом. Вы, конечно, слышали, что он умер.

– Я только что виделся с мистером Пависом, – ответствовал я.

– Ну да, ну да, сэр. В общем, нам известно, что мистер Райт заходил к вам за день до того.

– Только не для того, чтобы сообщить мне, что намерен покончить с жизнью. Из слов мистера Пависа следует, что это самоубийство. Я его правильно понял?