Два капитана - Каверин Вениамин Александрович (2007)

– Не скажет. Я сама такая. Никогда не скажу.

– Я как—то встретил ее, и мне показалось – ничего, – сказал Кораблев.

– Она в театр шла – одна, правда, и это мне показалось странным. Но она была довольна весела и, между прочим, сказала, что ей предлагают комнату при геологическом институте.

– Предлагали. А она не переехала.

– Почему?

– Жалеет его.

– Жалеет? – снова переспросил Кораблев.

– Жалеет. И в память матери жалеет, и так. А он без нее – вот как: приходит, сейчас: «А Катя где? Звонила?»

Я сразу понял, кто это «он»: Николай Антоныч.

– Вот и не уехала. И все ждет кого—то.

Нина Капитоновна пересела на другое кресло, поближе.

– Я один раз письмо читала, – шепотом, лукаво сказала она и оглянулась, как будто Катя могла ее видеть. – Должно быть, они в Энске подружились, когда Катя на каникулах ездила. Его сестра. И она пишет: «В каждом письме одолевает просьбами: где Катя, что с ней, я бы все отдал, лишь бы увидеть ее. Он не может без тебя жить, и я не понимаю вашей беспричинной ссоры».

– Простите, Нина Капитоновна, я не понял. Чья сестра?

– Чья? Да этого. Вашего.

Кораблев невольно посмотрел в мою сторону, и я через дырку в портьере встретился с его глазами. Моя сестра? Саня?

– Ну что ж, наверно, так и есть, – сказал Кораблев, – наверно, и не может жить. Очень просто.

– «Одолевает просьбами, – с выражением повторила Нина Капитоновна. – И не может без тебя жить». Вот как! А она без него не может.

Кораблев снова посмотрел в мою сторону.

Мне показалось, что он улыбается под усами.

– Ну вот. А сама за другого собралась?

– Не собралась она. Не ейный это выбор. – Она так и сказала: «ейный».

– Не хочет она за этого Ромашова и я его не хочу. Попович.

– Как попович?

– Попович он. И брехливый. Что ему ни скажи, он сейчас же добавит. Я таких ненавижу. И вороватый.

– Да полно, Нина Капитоновна! Что вы!

– Вороватый. Он у меня сорок рублей взял, якобы на подарок, и не отдал. Конечно, я не напоминала. И все суется, суется. Боже мой! Если бы не старость моя…

И она горько махнула рукой.

Теперь представьте себе, с каким чувством я слушал этот разговор! Я смотрел на старушку через дырку в портьере, и эта дырка была как бы объективом, в котором все, что произошло между мной и Катей, с каждой минутой становилось яснее, словно попадало в фокус. Все приблизилось и стало на свое место, и этого всего было так много – и так много хорошего, что у меня сердце стало как—то дрожать и я понял, что страшно волнуюсь. Только одно было совершенно непонятно: я никогда не «одолевал» сестру просьбами и никогда не писал ей, что «не могу жить без Кати».

– Санька выдумала это, вот что, – сказал я себе. – Она все врала ей. И все это было правдой.

Нина Капитоновна еще рассказывала что—то, но я больше не слушал ее. Я так забылся, что стал расхаживать в своем «шкафу» и пришел в себя, лишь, когда услыхал строгое покашливание Кораблева.

Так я и сидел в «шкафу», пока Нина Капитоновна не ушла. Не знаю, зачем она приходила, – должно быть, просто душу отвести. Прощаясь, Кораблев поцеловал ей руку, а она его в лоб – они и прежде всегда так прощались.

Я задумался и не слышал, как он вернулся из передней, и вдруг увидел над собой, между половинками портьеры, его нос и усы.

– Жив?

– Жив, Иван Павлыч.

– Что скажешь?