Два капитана - Каверин Вениамин Александрович (2007)

– Саня, – сказала она, когда мы остановились перед воином времен Стефана Батория, чем—то напоминавшим Кораблева, – я думала, о ком он пишет: «Не верь этому человеку».

– Ну?

– И решила, что это… не о нем.

Мы молчали. Она не отрываясь смотрела на воина.

– Нет, о нем, – возразил я довольно мрачно. – Между прочим, твой отец открыл Северную Землю. Именно он, а вовсе не Велькицкий. Я это установил.

Но это известие, через несколько лет поразившее географов всего мира, не произвело на Катю особенного впечатления.

– А почему ты думаешь, – продолжала она с некоторым трудом, – что это именно он… Николай Антоныч? Ведь там, в письме, нет никаких указаний?

– Указаний сколько угодно. – Я чувствовал, что начинаю сердиться. – Во—первых, насчет собак. Кто тысячу раз хвастался, что купил для экспедиции превосходных собак? Во—вторых…

Саня подошла, и мы замолчали. Ничего не понимая, мы смотрели на «быт древнерусских князей», на «курную избу крестьянина Энской губернии при капиталистическом строе». Саня что—то объясняла нам, мы не слушали, по крайней мере Катя, которая все время поглядывала на меня с расстроенным видом. Она как будто спрашивала меня: «Ты в этом уверен?» И я отвечал, не говоря ни слова: «Совершенно уверен».

Потом Саня простилась и ушла, а мы еще долго бродили по темным залам Энского городского музея.

– А во—вторых?

– А во—вторых, сегодня ночью я вспомнил еще одно место этого письма. Вот оно.

И я прочел это место, начиная со слов: «Монготимо Ястребиный Коготь». Я прочитал его отчетливо, громко, как стихотворение, и Катя слушала меня, широко открыв глаза, серьезная, как статуя. Вдруг какой—то холод мелькнул у нее в глазах, и я подумал, что она мне не верит.

– Ты мне веришь?

Она побледнела и сказала негромко:

– Да.

Больше мы не говорили об этом деле, Только я спросил, не помнит ли она, откуда это «Монготимо Ястребиный Коготь», и она сказала, что не помнит, – кажется, из Густава Эмара, а потом сказала, что я не знаю, как это страшно для мамы.

– Все это гораздо сложнее, чем ты думаешь, – заметила она грустно и совершенно как взрослая. – Маме очень тяжело живется, а уж то; что у нее за плечами, нечего и говорить! А Николай Антоныч…

И Катя замолчала. Но потом она объяснила мне, в чем тут дело. Это тоже было открытие, и, пожалуй, еще более неожиданное, чем открытие Северной Земли капитаном Татариновым. Оказывается, Николай Антоныч уже много лет влюблен в Марью Васильевну! Когда она была в прошлом году больна, он несколько дней совершенно не раздевался и нанял сестру, хотя это было совсем не нужно. После болезни он сам отвез ее в Сочи и устроил в гостиницу «Ривьера», хотя в санатории было бы гораздо дешевле. «Просто сошел с ума», – как сказала Нина Капитоновна. Весной он ездил в Ленинград и привез Марье Васильевне меховую жакетку с рукавами крылышками, очень дорогую. Он никогда не ложится спать, если Марьи Васильевны нет дома. Он уговорил ее бросить университет, потому что ей было трудно служить и одновременно учиться. Но самая удивительная история произошла этой зимой: вдруг Марья Васильевна сказала, что она больше не хочет его видеть. И он исчез. Он ушел, в чем был, и не являлся домой дней десять. Неизвестно, где он жил, – наверное, в номерах. Тут уж вступилась Нина Капитоновна. Она сказала, что это «какая—то инквизиция», и сама привела его домой. Но Марья Васильевна не разговаривала с ним еще целый месяц…