Замурованная. 24 года в аду - Найджел Кауторн (2010)

День матери в Австрии отмечается во второе воскресенье мая, так же как в США и в Канаде. В 2008 году он выпал на 11 мая, всего три недели спустя после освобождения Элизабет и двух ее мальчиков из заточения. Впервые Элизабет могла отпраздновать День матери с тремя детьми, которых забрали у нее при рождении. В клинике сказали: «Если какая мать и заслужила поздравлений в этот день, то это Элизабет. Но, поскольку все они еще только привыкают к простым вещам в жизни, большого праздника не было».

Все же дети преподнесли Элизабет цветы, и они все вместе сели за праздничный стол, украшенный цветами.

«Это была трогательная сцена. Они подавали радостные признаки того, что между ними начинается полноценное семейное общение». Весь больничный персонал смотрел в будущее с оптимизмом.

Впервые за 24 года Элизабет смогла провести этот праздник со своей матерью. Но беспокойство по поводу ее здоровья все еще было в силе. К этому времени она по-прежнему была не готова к разговору с полицией, которой не терпелось подтвердить обвинения Фрицля в убийстве. Следователи были уверены, что доказательств у них достаточно, чтобы привлечь его к ответственности за смерть Майкла, брата-близнеца Александра.

В самых первых ее показаниях на восьми страницах, которые были взяты сразу после того как она впервые вышла из подвала, Элизабет говорила, что родила Майкла и Александра самостоятельно. Но к тому времени, как Фрицль спустился к ним три дня спустя, Майкл был уже мертв. Тогда Фрицль сжег труп младенца в подвальной печи для мусора и забрал Александра с собой наверх. Полиция пыталась объективно оценить, достаточно ли этой информации, чтобы определить, есть ли в его пренебрежении к Элизабет и новорожденным состав преступления. Чтобы возбудить обвинение в убийстве, им надо было доказать, что Майкл выжил бы, если бы Фрицль не отвернулся от ребенка и обеспечил бы ему вовремя медицинскую помощь.

Тем временем Стефану, Феликсу и Керстин выписали свидетельства о рождении и дали австрийское гражданство, что означало, что они по меньшей мере теперь существуют. До тех пор Керстин, Стефан и пятилетний Феликс не были нигде зарегистрированы, потому что их отец держал их появление на свет в тайне, но Элизабет удалось записать даты их рождений, которые она предоставила властям.

Учитывая состояние Элизабет, становилось понятно, что она должна была оставаться в клинике не на один месяц, а лечение будет длиться еще много лет. Однако их юрисконсульт Кристоф Хербст, постоянный посетитель, сказал, что семья жила «более-менее нормальной жизнью» в клинике Мауэр. «По утрам они встают около шести-семи часов, – рассказал он. – Потом вместе завтракают. Завтрак они получают от больницы. Потом они сидят вместе за большим столом, разговаривают, спорят и шутят».

Теперь дети могли радоваться играм, которых не могли себе позволить в подвале, в чем им помогали их сестры и брат сверху. «Потом все занимались своими делами, – рассказывал Хербст. – Они играли в компьютер, читали, рисовали – делали все, что им хотелось. Наблюдать за их семьей было безумно интересно, потому что они вели себя, как нормальная семья».

Кроме того, он буквально восхвалял Элизабет. «Элизабет – это целый бастион силы. Сейчас она счастлива впервые, – сказал он. – Ее самое большое желание – это удержать семью вместе. Им нужно время, чтобы залечить раны и жить вместе. Все остальное вторично для нее».

Хербст также отдавал должное ее усилиям создать хотя бы видимость нормальной жизни для своих детей в подвале. «Под землей Элизабет пыталась чему-нибудь научить детей, – сказал он. – У них были уроки, они учили немецкий язык, математику. Так что у них было образование, и они очень воспитанные дети. Конечно, это поражает. Если вы поговорите со Стефаном, то увидите, что он очень вежливый и умный мальчик. Я думаю, Элизабет пыталась создать им хоть какие-то условия и дать им хорошую, по мере возможности, жизнь хотя бы в подвале».