Девочка и мальчик - Мортен Браск (2017)

Сколько времени она уже вот так стоит? Как она нас нашла? Она боится. Я вижу, что женщина в коридоре едва держится. Она ничего не отвечает и не решается подойти ко мне.

– Входи, – говорю я.

Она не двигается с места.

– Ты можешь войти, – говорю я.

Я слышу, как говорю эти слова, голос звучит легко, легче, чем я ощущаю его. Она делает шаг ко мне, входит в палату, но останавливается, заметив на кровати Майю. Я подхожу к ней. Хочу на секунду ее обнять, но она не выпускает меня. Вся дрожит. Отпустив меня, делает шаг назад, пытается что-нибудь прочесть на моем лице.

– Они живы, – говорю я. – Хирурги сделали кесарево и достали их.

Мамины брови поднимаются.

– Господи, – шепчет она.

– Все прошло хорошо.

Мама достает из кармана салфетку и вытирает глаза. Она не в силах справиться с дрожью в руках.

– Отец рассказал мне только час назад, – говорит она. – Сообщил, что ты вчера звонил. Он не знал, как мне об этом сказать. Для него это большое потрясение.

– Где он?

– Внизу на парковке, в машине.

– В машине?

– Да. Он… да. Но он скоро поднимется сюда.

Мама подходит к кровати Майи.

– Как она?

– Ей дали после операции успокаивающее, а то она почти не спала.

Мамины глаза блестят, она прижимает ладонь к губам. Я хочу обнять ее, но знаю, что мама разрыдается, если я это сделаю. Я не могу ее поддержать. Не сейчас. Я пытаюсь говорить воодушевленно.

– Я присутствовал при операции. Видел, как они родились, – говорю я.

Когда мама успокаивается, мы выходим из смотровой и идем по коридору к лифтам. Неонатальное отделение находится этажом ниже. Мама нажимает кнопку вызова лифта. Ей не привыкать ездить в этой больнице на лифте. Ведь именно здесь она лежала в отделении для больных раком, в одном из соседних корпусов. Когда она оправилась настолько, что могла передвигаться по больнице, она ездила на лифтах. Не могла все время лежать. Я помню дни, когда я заходил в ее палату, находил кровать пустой, и у меня успевала проскочить мысль, что мама умерла. Но она не умерла, она вставала с кровати, ходила по больнице и беседовала с врачами и другими пациентами, и подруги навещали ее.

Двери одного из лифтов открываются, и появляется отец. Он не ожидал увидеть нас здесь и не знает, что ему делать. Я вижу это по тому, как он характерным образом слегка откидывает назад голову. Потом он подходит к нам и прижимает меня к груди. От его пальто пахнет весенним ветром и куревом. Он выпускает меня из объятий и моргает.

– Родились близнецы, – говорю я.

– Они родились?

– Да.

– И они…

– Да, они живы. Их достали, сделав кесарево. У Майи еще не прошел наркоз.

– Что говорят врачи?

Кожа под его глазами за стеклами очков стала влажной.

Инкубаторы с нашими близняшками стоят друг напротив друга. В открытой палате неонатального отделения еще четыре других инкубатора с детьми. К каждому присоединена аппаратура и мониторы.

Я подвожу родителей сперва к девочке. Она лежит, накрытая тоненьким одеяльцем. Медсестры надели на нее вязаный чепчик. К коже на груди и ножках присоединены электроды. В левой ручонке игла от капельницы. Девочка спит. Грудная клетка быстро поднимается и опускается в такт дыханию.

– Это наша малышка, – говорю я.

Голос изменяет мне на слове «малышка». Мама плачет.

– Она такая славная и красивая, – говорит мама.

Обнимает меня.

– Она славная.

Я показываю им сына. Он тоже спит. Я даю им время постоять и посмотреть на него. Они стоят, прижавшись друг к дружке, рядом с инкубатором. Отец сцепил руки за спиной. Я помню, что в такой позе он всегда стоял перед экспонатами в музеях, когда я был маленький. Однако сейчас у него другое выражение лица. Он плотно сжимает веки.

23