Девочка и мальчик - Мортен Браск (2017)

Я держу руки высоко перед собой, чтобы ни в коем случае ни до чего не дотронуться. Хирурги переговариваются друг с другом. Я пытаюсь уловить, о чем они говорят, мне вдруг приходит в голову, что все зависит от того, разберу я, о чем их разговор, или нет. Если не разберу, все может, как следствие этого, пойти не так, но как я ни стараюсь, не могу уловить суть, они пользуются выражениями, которых я не знаю. Я пытаюсь разглядеть их глаза за стеклами защитных очков, прочитать, что в этих глазах – сомнение, спокойствие, надежда?

– Идите за ними, – говорит акушерка, – я тоже буду в операционной, но мне сперва нужно поговорить с медсестрами из неонатального отделения.

Неонатального. Я никогда раньше не слышал такого слова. Я делаю, как она сказала, прохожу вслед за хирургами через дверь, которая автоматически открывается, впуская нас в операционную.

Цвета металлический и белый, почти все белого цвета. Кафель на стенах, пол – белые. Размеры операционной поражают меня, это целый зал с потолками в несколько метров, но пространство расходуется очень рационально. Здесь тоже повсюду люди, прячущие лица за масками и очками. Техника на полу и на столах вдоль стен, мониторы, шкафчики без дверец. В одном конце операционной стоят два инкубатора, освещенные, прогретые. Я никогда раньше не видел инкубаторов, инкубатор просто всегда существовал для меня как абстрактное понятие, как что-то, что всегда упоминалось в шутку. Два неонатолога и две медсестры подготавливают их. Укладывают в инкубаторы крошечные одеяльца.

Посреди зала стоит операционный стол, над которым словно парит большая операционная лампа с пятью кольцами вокруг центра. Эти кольца льют целый поток света на стол, на врачей и медсестер вокруг него. Они придвинулись к столу вплотную к этому центру, где все должно произойти, где все начнется. Наклонились вперед, крайне сосредоточенные.

Хирурги отдают распоряжения, на столе появляются стальные кюветы. На двух столах, застеленных зеленой бумагой, разложены вата и ножницы, щипцы, скальпели. Устройства издают электронные сигналы, гудит вытяжка на потолке. На заднем плане графики на мониторах, электроэнцефалограмма, прерывистое мерцание, числовые значения, растущие, уменьшающиеся.

Я стою в стороне от стола. Не знаю, куда деваться. Жду, когда появится акушерка и разъяснит мне, что делать. Одна из медсестер отходит от стола и направляется к открытому шкафчику. В образовавшемся просвете я вижу металл операционного стола, накрытого зеленой бумагой. Майя лежит на этой бумаге в потоке света, льющегося из лампы. Моя Майя. Они положили ее на бок, она лежит ко мне спиной. Анестезиолог уже сделал укол, анестезия начнет действовать через несколько минут.

Ее волосы спадают с операционного стола, она обнажена ниже пояса – весь низ спины, ягодицы, половая щель; дорожка густой крови стекает по ягодице.

Медсестра возвращается и обнаруживает, что я стою как неприкаянный.

– Вы можете сесть вот сюда, – говорит она.

У одного из углов операционного стола стоит низенькая алюминиевая скамеечка. Я сажусь, ощущая холод металла через тонкую ткань брюк.

Один из хирургов отдает новое распоряжение, руки обхватывают Майю и переворачивают ее на спину, закрепляют бумажную простыню на штативе, так что она образует ширму, скрывая Майю ниже груди. Они отгораживают нас с ней от операции, от вида скальпелей, которые должны взрезать живот.

Когда Майя замечает, что человек, сидящий возле нее, – это я, ее глаза наполняются слезами.

– Поговори со мной, – просит она.

Я несколько раз сглатываю, энергично моргаю. Плакать нельзя.

– Майя, – говорю я.

Я нежно провожу рукой по ее лбу и волосам.

– Мне так страшно, – шепчет она.

Зрачки расширены.

– Говори со мной. Ты не хочешь со мной поговорить.

Она выталкивает из себя слова.

– Почему, – говорю я.

– Мне так страшно.