Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

— Пренебрежительного отношения… — говорю я, пробуя слова на вкус, проводя языком по их острым краям. — Пренебрежительного отношения… — Я задираю подбородок и смотрю на Кеннеди. — Что вы думаете о том, что вы белая?

Она с отсутствующим выражением качает головой.

— Я не думаю о том, что я белая. Я же говорила во время нашей первой встречи, что вообще не замечаю цветов.

— Не все из нас могут себе это позволить. — Я беру упаковку пластыря и помахиваю ею над документами и папками. — Телесного цвета, — читаю я на упаковке. — Скажите, какой из них телесного цвета, цвета моего тела?

Два ярких пятна расцветают на щеках Кеннеди.

— Меня-то вы не можете в этом обвинять.

— Не могу?

Она выпрямляется.

— Я не расист, Рут. И я понимаю, что вы расстроены. Но, мне кажется, немного несправедливо вымещать обиду на мне, когда я изо всех сил… изо всех моих профессиональных сил стараюсь помочь вам. Господи Боже, да когда я иду по улице, а какой-нибудь Черный человек идет в мою сторону и я вдруг понимаю, что иду не туда, я не поворачиваю, а продолжаю идти не в ту сторону, чтобы он случайно не подумал, будто я его боюсь!

— Это перебор, что ничуть не лучше, — отвечаю я. — Вы говорите, что не замечаете цвета… но вы, кроме него, вообще ничего не видите. Вы чересчур пристально высматриваете его и пытаетесь делать вид, что у вас нет предрассудков. Вы даже не понимаете, что, когда вы говорите: «Раса не имеет значения», я слышу одно: вам все равно, что чувствую я, как живу я, каково это — считаться вторым сортом из-за цвета кожи.

Не знаю, кто из нас больше удивился моему взрыву. Кеннеди, столкнувшаяся с противлением клиента, который, как она думала, благодарен ей за возможность погреться в сиянии профессиональных советов, или я, выпустившая на свободу зверя, который, должно быть, скрывался внутри меня все эти годы. Он просто ждал чего-то, что поколебало бы мой несокрушимый оптимизм и освободило его.

Стиснув зубы, Кеннеди кивает.

— Вы правы. Я не знаю, каково это — быть Черной. Но я знаю, каково это — находиться в зале суда. Если на суде вы поднимете расовый вопрос, то проиграете. Присяжные любят ясность. Им нравится говорить: «А следует из Б». Пересыпьте это расизмом, и все затянет туман. — Она начинает собирать папки и отчеты, запихивает их в портфель. — Я не хочу делать вид, что ваши чувства для меня ничего не значат или что я не верю в существование расизма. Я просто добиваюсь вашего оправдания.

Сомнение, как озноб, дрожит по краям моего сознания.

— Может быть, нам обеим следует немного остыть, — дипломатично говорит Кеннеди, поднимается и идет к двери. — Уверяю вас, Рут, мы можем выиграть дело, не касаясь этих вопросов.

Дверь за ней закрывается. Я сижу, уронив руки на колени. «Как, — думаю я, — с этим можно что-то выиграть?»

Я дергаю за краешек лейкопластыря на пальце. Потом подхожу к вазе на полке возле телевизора, достаю желтый конверт и роюсь в чеках, пока не нахожу то, что ищу.

Визитную карточку Уоллеса Мерси.

Терк

Фрэнсис любит открывать двери своего дома ребятам из Движения каждое второе воскресенье. После того как команды прекратили шнырять по улицам в поисках жертв, мы почти перестали видеться. Через всемирную сеть можно достучаться до множества людей, но это холодное, безликое сообщество. Фрэнсис понимает это, вот почему дважды в месяц улица перед его гостеприимным домом заполняется автомобилями с регистрационными номерными знаками, выданными аж в Нью-Джерси и Нью-Гэмпшире. Обычно я занимаю парней игрой в футбол, а женщины собираются в кухне с Брит, где организовывают застолье из принесенных угощений и обмениваются сплетнями, как коллекционными карточками с изображением бейсболистов. Фрэнсис берется развлекать своими огненными речами детей постарше. Кажется, слова вылетают у него изо рта, как пламя из пасти дракона, пока дети словно загипнотизированные сидят у его ног.