Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

Я хотела пожить один денек, как Рут, но не настолько, чтобы рисковать жизнью. Однако риск — понятие относительное. У меня муж с хорошей работой и полностью оплаченный дом, и мне не приходится беспокоиться о том, что, если я скажу или сделаю что-то не то, это отразится на моей способности кормить семью или оплачивать счета. Для меня опасность выглядит по-другому: это то, что может отдалить меня от Виолетты, от Мики. Но каким бы обличьем ты не наделил своего персонального буку, он наполняет твой мир кошмарами. Он способен запугать, заставить делать неожиданные для тебя самого вещи ради того, чтобы оставаться в безопасности.

Для меня это означает бежать со всех ног в ночь, напоминающую сужающийся туннель. Бежать, пока я не удостоверюсь, что меня не преследуют. Через несколько кварталов я останавливаюсь на перекрестке. Сердце в груди колотится уже не так сильно, пот на спине высыхает. Подходит мужчина примерно моего возраста, нажимает кнопку на светофоре и ждет. Темное лицо в оспинах — дорожная карта его жизни. В руках у него толстая книга, но я не могу разобрать название.

Я решаю сделать еще одну попытку. Киваю на книгу:

— Интересная? Я ищу, что бы почитать.

Мужчина смотрит на меня и отводит взгляд. Он не отвечает.

Я чувствую, как вспыхивают щеки. На светофоре загорается сигнал перехода, и мы в полном молчании пересекаем дорогу. На другой стороне он сворачивает и уходит по боковой улице.

Я задумываюсь: ему действительно нужно на ту улицу или он просто решил увеличить расстояние между нами? У меня болят ноги, трясет от холода, я чувствую себя совершенно разбитой. Это был непродолжительный эксперимент, но я, по крайней мере, попыталась понять, о чем говорила Рут. Я попыталась.

Я.

Тащась в больницу, где работает Мика, я размышляю об этом. Я думаю о сотнях лет, когда черный человек, просто заговорив с белой женщиной, мог попасть в беду. В некоторых уголках страны до сих пор ничего не изменилось, и это нередко приводит к судам. Для меня прямым следствием разговора под светофором стало ощущение, будто ко мне отнеслись с пренебрежением. Для него это было нечто совершенно другое. Это были два века истории.

Кабинет Мики находится на третьем этаже. Просто поразительно, но, едва переступив порог больницы, я снова оказываюсь в своей стихии. Я знаю систему здравоохранения, я знаю, как ко мне здесь отнесутся, я знаю правила и нужные ответы. Я могу пройти мимо регистратуры, и никто не станет выспрашивать у меня, куда я иду или что здесь делаю. Я могу помахать рукой сотрудникам Микиного отдела и спокойно войти в его кабинет.

Сегодня операционный день. Я сажусь за его рабочий стол, расстегиваю куртку, сбрасываю туфли. Смотрю на трехмерную модель человеческого глаза на столе, и мои мысли набирают скорость, словно циклон. Каждый раз, закрывая глаза, я вижу старуху на Черч-стрит-саут и то, как она шарахается от моего предложения помочь. Я слышу голос Рут, которая говорит, что я уволена.

Может быть, я заслуживаю этого.

Может быть, я ошибаюсь.

Я несколько месяцев была полностью сосредоточена на том, чтобы добиться оправдательного приговора для Рут, но, если честно, оправдание было нужно для меня самой. Для моего первого дела об убийстве.

Я месяцами убеждала Рут, что суд по уголовному делу — не место, где следует поднимать расовый вопрос. Если это сделать, то выиграть уже невозможно. Но если этого не сделать, ты все равно в проигрыше, потому что этим поощряешь порочную систему, вместо того чтобы попробовать изменить ее.

Вот что пыталась сказать Рут, да только я ее не услышала. Ей хватило мужества рискнуть потерять работу, средства к существованию, свободу говорить правду, а я — лгунья. Я сказала ей, что расовый вопрос в суде не приветствуется, хотя в глубине души знала, что он уже там. Так было всегда. И оттого, что я закрываю на него глаза, этот вопрос никуда не денется.