Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

Роды прошли как по писаному. Перед самым рождением ребенка я напомнила о просьбе пациента педиатру, который объявлял о появлении головы, правого плеча, левого плеча прямо как футбольный комментатор, и врач замолчал. Единственным звуком в палате был крик ребенка. Я взяла новорожденного, скользкого, как рыба, и положила на одеяло в руках его отца. Мужчина наклонился к крохотной головке сына и что-то прошептал ему на арабском. Потом он передал ребенка в руки жены, и палата снова взорвалась шумом.

Чуть позже в тот день, зайдя проверить двух своих пациентов, я застала их спящими. Отец стоял над детской кроваткой, глядя на своего ребенка так, будто не мог понять, как такое случилось. Это был взгляд, который я часто видела на лицах отцов, до самой последней минуты не воспринимавших беременность как что-то серьезное. У матери есть девять месяцев на то, чтобы привыкнуть делить с кем-то свое сердце; для отца же это случается внезапно, как ураган, который меняет ландшафт навсегда. «Какой у вас красивый мальчик», — сказала я, и он сглотнул. Я заметила: есть чувства, их не так уж много, для которых мы еще не изобрели правильных названий. Помедлив, я все же задала вопрос, который не давал мне покоя после родов его жены:

— Не хочу показаться бестактной, но не скажете, что вы шептали своему сыну?

— Азан, — пояснил отец. — Бог велик; нет Бога кроме Аллаха. Мухаммад — посланник Аллаха. — Он посмотрел на меня и улыбнулся. — В исламе мы хотим, чтобы первыми словами, которые слышит ребенок, была молитва.

И мне это показалось абсолютно уместным, ведь каждый ребенок — это чудо.

Просьба отца-мусульманина отличалась от просьбы Терка Бауэра, как день отличается от ночи.

Как любовь отличается от ненависти.

Сегодня напряженный день, поэтому поговорить с Корин о новом пациенте, который ей достался по наследству, у меня получается только тогда, когда мы уже надеваем куртки и идем к лифту.

— Что это было-то? — спрашивает Корин.

— Мэри отстранила меня, потому что я черная, — отвечаю я.

Корин морщит нос:

— Что-то не похоже это на Мэри.

Я поворачиваюсь к ней, и мои руки замирают на отворотах куртки.

— Значит, я обманываю?

Корин кладет ладонь мне на рукав:

— Конечно же нет. Просто я уверена, тут что-то не то.

Неправильно будет вымещать обиду на Корин, которой теперь придется иметь дело с этой ужасной семьей. Неправильно сердиться на нее, когда на самом деле я сержусь на Мэри. Корин всегда была моим соратником, а не противником. Но я понимаю: можно до посинения объяснять, что сейчас у меня на душе, и она все равно не поймет.

— Ну и ладно, — бросаю я. — Подумаешь, одним ребенком больше, одним меньше. Мне все равно.

Корин чуть наклоняет голову:

— Не хочешь по бокалу вина, пока мы не разошлись по домам?

Мои плечи опускаются.

— Не могу. Эдисон ждет.

Лифт подъезжает, двери открываются. Он забит людьми, потому что сейчас конец смены. На меня глядит море пустых белых лиц.

Обычно я об этом даже не задумываюсь. Но вдруг все остальные мысли улетучиваются из моего сознания и остается одна.

Я устала быть единственной Черной медсестрой в родильном отделении.

Я устала делать вид, что это не имеет значения.

Я устала.

— Знаешь что, — говорю я Корин, — я, пожалуй, спущусь по лестнице.