Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

И я не буду знать, что ответить. На одной стороне качелей мое образование, мой сертификат медсестры, двадцать лет службы в больнице, мой чистенький маленький дом, моя безупречная «Тойота РАВ4», мой сын, принятый в общество Национальная честь[18], — все эти строительные блоки, из которых состоит мое существование; но на другой стороне громоздится одно-единственное качество, которое настолько тяжело, что постоянно перевешивает: моя коричневая кожа.

Что же…

Усилия не были напрасными. Я все еще могу использовать свое образование и годы, проведенные в обществе белых людей, в свою пользу, чтобы полицейские поняли, что это недоразумение. Я, как и они, живу в этом городе. Как и они, плачу´ налоги. У них намного больше общего со мной, чем с этим злобным фанатиком, который все начал.

Не знаю, как долго я сидела так в камере, часов у меня нет, но этого времени хватило, чтобы у меня в груди загорелась искорка надежды. Поэтому, услышав, как лязгают засовы, я поднимаю голову с благодарной улыбкой.

— Я отведу вас на допрос, — говорит молодой офицер. — Я обязан, гм… ну, вы понимаете… — Он указывает на мои руки.

Я встаю.

— Вы, наверное, устали, — говорю я ему. — Не спали всю ночь.

Он пожимает плечами, но при этом краснеет.

— Кто-то же должен это сделать.

— Ваша мама наверняка гордится вами. Я бы точно гордилась. Мой сын, думаю, всего на пару лет моложе вас. — Я выставляю перед собой руки, глядя на него широко раскрытыми невинными глазами, и он опускает взгляд на мои запястья.

— Знаете, наверное, мы без этого обойдемся, — помолчав, говорит он, берет меня под локоть и, крепко держа, выводит из камеры.

Улыбку я прячу. Для меня это маленькая победа.

Меня оставляют одну в комнате с большим зеркалом, которое, я уверена, на самом деле является окном в соседнее помещение за стеной. На столе стоит магнитофон, над головой тихо гудит вентилятор, хотя здесь и так прохладно. Я складываю руки на коленях, жду. На свое отражение я не смотрю прямо, потому что знаю, что за мной наблюдают, поэтому вижу себя лишь мельком. В ночной рубашке я похожа на привидение.

Отворяется дверь, и входят два детектива, мужчина, здоровенный, как буйвол, и крошечного росточку женщина.

— Я детектив Макдугалл, — говорит мужчина. — Это детектив Леонг.

Она улыбается мне. Я пытаюсь передать ей свои мысли. «Вы тоже женщина, — думаю я, надеясь на телепатию. — Вы — американка азиатского происхождения. Вы бывали в моей шкуре, по крайней мере догадываетесь, каково это».

— Принести вам воды, миссис Джефферсон? — спрашивает детектив Леонг.

— Да, спасибо, — говорю я.

Пока она ходит за водой, детектив Макдугалл объясняет мне, что я не обязана говорить с ними, но если я соглашусь разговаривать, сказанное мною может быть использовано против меня в суде. Но с другой стороны, указывает он, если мне нечего скрывать, почему бы мне не изложить им свою версию происшедшего.

— Хорошо, — говорю я, хотя видела достаточно фильмов про полицейских, чтобы понимать, что в моем положении лучше помалкивать. Но то кино, а это жизнь. Я ведь не сделала ничего противозаконного. И если я не объясню этого, как им об этом узнать? Если же я не стану ничего объяснять, то, наоборот, буду выглядеть виноватой.

Детектив спрашивает, не возражаю ли я, если он включит магнитофон.

— Включайте, — говорю я. — И спасибо вам. Большое вам спасибо за то, что хотите выслушать меня. Боюсь, все это — одно громадное недоразумение.

Возвращается детектив Леонг. Она протягивает мне воду, и я выпиваю весь восьмиунцевый стакан. Я и не знала, какая жажда меня мучает, пока не начала пить.

— Как бы то ни было, госпожа Джефферсон, — говорит Макдугалл, — у нас есть довольно убедительные доказательства, противоречащие тому, что вы говорите. Вы не отрицаете, что находились рядом с Дэвисом Бауэром, когда он умер?

— Не отрицаю, — отвечаю я. — Я была там. Это было ужасно.