Цвет жизни - Джоди Пиколт (2016)

— Что вы тогда делали?

— Я входила в реанимационную группу. Ребенок очень быстро ослабел. Мы сделали все, что могли.

— Однако я только что посмотрел фотографии у судебно-медицинского эксперта, и они указывают на то, что ребенок подвергся физическому воздействию…

— Ну вот, пожалуйста! — восклицаю я. — Я не трогала этого ребенка.

— Вы только что сказали, что были частью реанимационной группы, — напоминает Макдугалл.

— Но я не трогала ребенка, пока он не начал синеть.

— Когда вы и начали бить ребенка по груди…

Я чувствую, как к лицу приливает кровь.

— Что? Нет! Я делала искусственное дыхание…

— Чересчур усердно, по свидетельству очевидцев, — добавляет детектив.

«Кого?» — думаю я, вспоминая людей, которые при этом присутствовали. Кто мог видеть, что я делаю, и не понять, что это была неотложная медицинская помощь?

— Миссис Джефферсон, — спрашивает детектив Леонг, — вы обсуждали с кем-нибудь в больнице свое отношение к этому ребенку и его семье?

— Нет. Меня сняли с этого дела, и все.

Макдугалл прищуривается.

— У вас не было проблем с Терком Бауэром?

Я заставляю себя сделать глубокий вдох.

— Мы не нашли общий язык.

— У вас такие отношения со всеми белыми людьми?

— Некоторые из моих лучших друзей белые. — Я встречаю его прямой взгляд.

Макдугалл смотрит на меня так долго, что я вижу, как сужаются его зрачки. Я знаю, он ждет, что я первая отвернусь. Но я, наоборот, выпячиваю подбородок.

Он отодвигается от стола и встает.

— Мне нужно позвонить, — говорит он и выходит из комнаты.

Это я тоже воспринимаю как победу.

Детектив Леонг сидит на краю стола. Значок висит у нее на бедре и блестит, как новая игрушка.

— Вы, наверное, очень устали, — говорит она, и в ее голосе я слышу ту же игру, в которую играла с молодым полицейским в камере.

— Медсестры привычны работать и почти не спать, — невозмутимо отвечаю я.

— А вы уже довольно давно работаете медсестрой, да?

— Двадцать лет.

Она смеется.

— Боже, я на своей работе всего девять месяцев. Мне трудно даже представить себе, что чем-то можно заниматься так долго. Наверное, для вас это и не работа даже, если вы ее так любите, да?

Я киваю все еще настороженно. Но если у меня и есть какой-то шанс сделать так, чтобы эти детективы поняли, что меня хотят подставить, то только с ней.

— Это правда. Я люблю свою работу.

— Наверное, для вас стало ударом, когда ваша руководитель сказала, что вы больше не должны заниматься этим ребенком, — говорит она. — Особенно учитывая вашу квалификацию.

— Да, это был не лучший день в моей жизни.

— Знаете, что случилось со мной в первый день на работе? Я разбила полицейскую машину. Да-да. Врезалась в ограждение дорожных работ на шоссе. Серьезно. Я лучше всех сдала экзамены на детектива, но в деле опростоволосилась в первый же день. Ребята из моей группы до сих пор называют меня Авария. Давайте говорить прямо, женщине-детективу приходится работать в два раза больше, чем мужчинам, но единственное, чем я им запомнилась, — это одна простая ошибка. Я тогда так расстроилась. Мне до сих пор обидно.

Я смотрю на нее, и правда висит у меня на кончике языка, как леденец. Я не должна была прикасаться к ребенку. Однако сделала это, несмотря на возможные неприятности. Но и этого оказалось недостаточно.

— Смотрите, Рут, — добавляет детектив, — если это был несчастный случай, сейчас самое время об этом сказать. Может быть, тогда в вас взыграла обида? Это же вполне можно понять, учитывая обстоятельства. Просто скажите мне, и я постараюсь вам помочь.

Тут я понимаю, что она до сих пор считает меня виновной.

Что она не просто так, из сочувствия, поделилась со мной своей историей. Что она пытается мною манипулировать.

Что в этих фильмах про полицейских говорят правду.