Танго в стране карнавала - Кармен Майкл (2007)

В жизнелюбивой культуре Бразилии, ставящей наслаждения превыше всего, храбро бросающей вызов католической морали и тому неудобному качеству, что зовется верностью, то и дело всплывает, появляется фигура маландру, этакого потасканного антигероя бразильского фольклора. История, как правило, проста: бедный парень, вынужденный как-то выживать в условиях нищеты и дискриминации, становится ловким мошенником, потом влюбляется в невинную богатую девушку, но ее высокопоставленные родители стремятся разрушить этот союз. Он жулик, алкоголик и гуляка, но девчонка следует зову сердца (или, по крайней мере, зову гормонов), восстает против семьи и бежит с любимым в Лапу или другой столь же непристойный богемный район. Конечно же с ним куда интереснее, чем с прочими, скучно-благопристойными персонажами пьесы. Впрочем, само собой разумеется, что у него есть и другие женщины. И наверное, эта история не была бы бразильской, если бы сердцем маландру не завладевала вскоре бесстыдная и похотливая певичка кабаре в сексуальном платье.

За примерами из области искусства тоже далеко ходить не надо, бразильский сентиментализм их предоставляет немало. Игрок Гуляка в романе Жоржи Амаду «Дона Флор и два ее мужа», контрабандист Макс Заграница из пьесы Шику Буарке[37] «Опера маландру», искатель приключений Лелеу в фильме «Лисбела и преступник»[38] — все это портреты любимого сына Бразилии.

Но мое собственное, личное понимание того, кто же такой маландру, родилось позже, когда в один прекрасный пятничный вечер я осталась одна. Уинстон Черчилль был таков, вместе со своей бывшей, которая не только явно прожила дольше, чем я предполагала, но и начала с пугающей регулярностью появляться на сцене городских театров. Я даже прочитала рецензию, где ее хвалили за «блистательное и пылкое» выступление в роли «Бразильской Леди Макбет». Я все никак не могла поверить, что Уинстон Черчилль меня обманывал. У него были слишком голубые глаза, слишком безукоризненное тело, а восхитительная кожа слишком черной — он был слишком совершенен, чтобы оказаться лжецом. Видимо, проблема, втолковывал мне вечером на балконе правильный Густаво, заключалась в том, что я воспринимала все с позиций англосаксонской женщины.

— Тебе следует раскрепоститься, — шепнул он, видя, как я извожусь и кукожусь над очередной рецензией, где хвалили умирающую экс-жену. Затем Густаво смягчился: — Это Бразилия. Проблема не в Уинстоне Черчилле, дорогая. Проблема в тебе. Отправляйся в Лапу, найди себе другого маландру. — Он сделал паузу. — Может, теперь это будет Джордж Вашингтон.

Густаво долго заливисто хохотал над собственной шуткой, а отсмеявшись, удалился к себе, взмахнув полами белого восточного халата.

Последовав совету Густаво, я одна отправилась в Лапу. Стоял шумный пятничный вечер. Для иностранки прогуливаться по Руа Жоаким Силва вечером пятницы было равносильно прогулке с ведром овса в стойле голодных быков. Я буквально слышала топот целого стада бразильцев, жаждущих визы, — и предпочла укрыться под навесом заведения с претенциозной вывеской «Бар 100 процентов».

С владельцем бара, Карлиту, я познакомилась, когда гуляла здесь с Уинстоном Черчиллем. Он поприветствовал меня радушной улыбкой и отогнал трех увязавшихся следом парней. Был ранний вечер, но завсегдатаи бара, кажется, уже успели набраться — а может, не успели протрезвиться после предыдущей ночи. Я поинтересовалась, не знает ли Карлиту, куда уехал Уинстон Черчилль. Проигнорировав мой вопрос, он ласково взял мои руки в свои и фальшивым тоном поведал, что Уинстон Черчилль конечно же любит меня. Его жена Изабел выразительно закатила глаза и пошла разливать пиво. Чтобы не унижаться еще больше, я поменяла тему.

— Бог с ним, с Уинстоном Черчиллем, он маландру, и все тут, — произнесла я, а сама краем глаза наблюдала, как он отреагирует на мою провокацию.