Танго в стране карнавала - Кармен Майкл (2007)

Но печальнее всего было то, что у нас с Доминик не получался ансамбль. Мы обе бросались в крайности, впадая то в необузданное самолюбование, то в отчаянную неуверенность в своих способностях. Мне казалось, что я лучше пою свою партию в «Затмении сердца» и что в «Джолин» Доминик стоило бы ограничиться аккомпанементом. Она настаивала, чтобы в «Джолин» мы поочередно пели по куплету, но на мой взгляд это противоречило характеру стихов. Под конец Фогетта решил проблему за нас, сказав, чтобы я вообще воздержалась от пения в «Затмении сердца», а Доминик в «Джолин» обеспечила бэк-вокал.

Ближе к вечеру возвратился Фабио и, ни словом не вспомнив о нашей размолвке, сразу улегся спать на диване. Густаво так и не появился. Поздно вечером мы обе погрязли в трясине отвращения к себе, и Доминик объявила, что репетиция окончена, под тем предлогом, что голосу требуется отдых.

Если воспользоваться терминологией Густаво, которому мир виделся чередованием Катастроф и Оглушительных Побед, день три явно относился к Катастрофам. Мы начали репетицию ближе к полудню, а представление должно было начаться в полночь. Группа поддержки вернулась, но была настроена менее радужно: времени и надежд почти не осталось, настроение первого дня нечему было поддерживать. Дело осложнилось еще и тем, что моя подруга Жюли, жившая через дорогу, набрала группу из пяти иностранцев, жаждущих предпринять в этот же вечер тур по школам самбы, а деньги нам с Фабио были нужны. Ну уж Фабио они точно были нужны. Или, еще точнее, мне нужно было, чтобы Фабио были нужны деньги.

Третий день я провела, мечась между репетициями, выбором костюма и организацией тура для Фабио, дрыхнущего на диване. Фогетту все это не радовало. Мы отработали громкие и выразительные барабанные концовки для каждой песни, но постоянно о них забывали и вынуждены были снова репетировать последние куплеты, раз от раза все с меньшим и меньшим энтузиазмом. «Концовка — это всё, — объяснил Фогетта и добавил: — В музыке и во всем остальном».

Обстановочка была скверная. Густаво качал головой, бормоча себе под нос: «Апокалипсис…», Фабио проснулся с прической «афро» и в жутком настроении, а Фиммер попросту смылась. Доминик время от времени давала петуха, мне названивала Жюли, чтобы подтвердить вечернюю экскурсию, которую Фабио предстояло провести одному — дополнительный повод для беспокойства.

На тридцать втором повторе концовки проклятущей композиции Бонни Тайлер Доминик обессилела и трагически проскрипела, что больше не может. Готовая расплакаться, она отправилась наверх, чтобы хоть отлежаться на кровати китайской принцессы, а я тем временем попробовала привести в кондицию Фабио, который упорно не желал мириться с тем фактом, что ему, творческому человеку, представителю богемы, придется работать в то время, как я, иностранка, отправляюсь петь в кабаре Лапы. В тот день роли поменялись чересчур круто, и в знак протеста он высосал бутылку виски.

Наконец Доминик появилась снова, и мы решили больше не напрягаться, а спокойно и без нервов прорепетировать свой собственный номер «Сердце на веревочке». К нашему удивлению, песня всем понравилась, и было решено включить ее в программу. Это было, однако, только лучиком солнечного света в грозу. Остаток вечера прошел неважно. Нам не удалось организовать автомобиль для тура, мы не успели проверить звук в кабаре, к тому же в последний момент нам сообщили, что выступление начнется на два часа раньше, чем планировалось. Я оставила неумеху Фабио самостоятельно решать вопрос с машиной и поспешила заниматься костюмами. К девяти я прибежала к Жюли, где у входа пятеро англичан, увешанных сувенирными перьями, с энтузиазмом дожидались тура. Приветливо с ними поздоровавшись, я позвонила Фабио — и обнаружила, что он курит травку у себя дома, а машины как не было, так и нет. Я велела ему явиться к Жюли немедленно, и он с невозмутимым видом прибыл через пятнадцать минут. Я повторила свой вопрос. Почему нет машины?