Держи меня крепче - Сьюзен Льюис (2013)

В тот момент Шарлотта даже не думала о том, хорошо или плохо она поступает. Да и времени на раздумья не было. Она вспомнила, как опрометью неслась по лестнице на второй этаж, в детскую, с замиранием сердца думая лишь об одном: только бы успеть! Только бы не опоздать! Только бы девочка осталась жива! Она обнаружила ее в шкафу. Кто запер ее там? Или она сама спряталась от разъяренного отца? Девочку трясло от страха, она была в состоянии почти полной невменяемости. Оставалось лишь просто схватить ее на руки и бежать прочь, бежать стремглав, не оглядываясь назад.

Шарлотта понимала и тогда, знает это и сейчас: нельзя забирать ребенка вот так, по собственному усмотрению, и держать его в собственном доме. По всем правилам она обязана была обратиться в полицию, вызвать для малышки «скорую помощь» и прочее и прочее. Но после всего того, что пришлось пережить этому крохотному созданию, удивительно похожему на ангела, Шарлотта просто физически не могла заставить себя сделать так, как надо, и снова отдать ребенка в чьи-то чужие руки. Конечно, если бы она была уверена, что ребенок попадет в хорошую семью (но в Кестерли, и она знала это не понаслышке, было не так-то много желающих взять себе в дом приемного ребенка), или если бы, к примеру, Отилия попала в дом к Мегги Фенн, сестре Энтони, прекрасному человеку, доброй и беспредельно чуткой к детям женщине, пожалуй, лучшей из всех, кого знала Шарлотта, то тогда, пожалуй, ей было бы проще расстаться с девочкой. Впрочем, хватит себя обманывать! И тогда она ни за что не отдала бы Отилию никому! Незримая связь, установившаяся между ними с момента их первой встречи, после всего пережитого успела настолько окрепнуть, что ее уже ничем невозможно было разорвать. Да и малышка, судя по всему, испытывала к ней ту же привязанность и любовь. Они были вместе, они были вдвоем, вопреки всем и вся! И какая им была разница, как расценивает подобные действия закон? Просто все случилось так естественно, словно так надо было с самого начала.

Словом, Шарлотта спрятала ребенка у себя дома. Отилия, как послушная девочка, привыкшая делать, что ей велено, вела себя тихо и сидела как мышка у себя в комнате наверху всякий раз, когда к ним наведывалась полиция. Те всерьез опасались, что малышку убил отец. Разумеется, никто не заподозрил Шарлотту в похищении ребенка. Как можно? Ведь она сама является сотрудником социальной службы. Вместе с тем полиция хоть и не в открытую, но все же достаточно ясно давала ей понять, что они не вполне довольны плодами ее усилий как социнспектора. Она ведь знала, что творится в доме сорок два по улице Норт-Хилл, она неоднократно бывала там. И вот вам результат! Ребенок пропал! И в этом есть немалая доля и ее вины. Ведь именно ей, как представителю государственной службы, занимающейся судьбами несовершеннолетних детей, было вменено в обязанность позаботиться о девочке, принять должные меры по обеспечению ее безопасности. А она с этой обязанностью не справилась. Но если полиция вела себя достаточно корректно и никаких прямых обвинений в ее адрес не выдвигала, то газетчики, те словно с цепи сорвались. Шарлотта стала главной мишенью для их нападок. До того момента она и не подозревала, что люди могут быть так жестоки и несправедливы в своих суждениях. Между тем следствие пришло к окончательному выводу, что Брайан Уэйд, отец Отилии, убил свою дочь и спрятал ее тело или передал ее для дальнейших утех кому-то из своего близкого круга друзей-педофилов. И Шарлотта ни разу в ходе всего следствия не сделала попытки опровергнуть эту версию. Она просто продолжала прятать Отилию у себя в доме, ожидая, когда к ней из Новой Зеландии приедет ее собственная мать. И вот все повторяется! Она снова с неменьшим нетерпением ждет мать.

– Так и не притронулась к чаю! – ласково попенял ей Грант, возвратившись в комнату с упаковкой гигиенических салфеток. – Может, заварить свежий?

Шарлотта отрицательно мотнула головой и, взяв салфетку, протерла ею воспалившиеся глаза.