Маленький городок в Германии. Секретный паломник (сборник) - Джон Ле Карре (1968, 1990)

– А это группа поддержки, – пояснил Корк. – Они здесь просто забавляются. Вам же знаком студенческий лозунг «Настоящей свободы можно добиться только в борьбе»? Ведь у нас дома происходит примерно то же самое, не так ли? Слышали, что они устроили прошлым вечером на Гросвенор-сквер? – спросил Корк, делая новую попытку подстроиться под начальника. – Если это образование, то я бы предпочел ему невежество.

Но Медоуз продолжал кипятиться.

– Немцам надо ввести обязательный призыв молодежи в армию, – заявил он, не сводя взгляда с «фольксвагена». – Это бы их живо приструнило.

– Они его и ввели. Уже лет двадцать назад, если не больше.

Почувствовав, что Медоуз готов спустить пар, Корк переключился на тему, которая могла помочь ускорить процесс:

– Кстати, как прошла вчера вечеринка в честь дня рождения Миры? Наверняка прекрасно. Держу пари, она отлично провела время.

Однако по странной причине его вопрос лишь заставил Медоуза погрузиться в еще большее уныние, и Корк понял, что умнее всего будет помолчать. Он испробовал все, но впустую. Медоуз был вполне приличным, в меру религиозным типом, каких больше уже не производили на свет, и общение с ним обычно не составляло ни для кого особого труда, но даже у дружеской, почти сыновьей привязанности к нему Корка имелся свой предел. Он уже упомянул о новом «ровере», который Медоуз приобрел перед уходом в отставку, – без обложения налогом на продажу и со скидкой десять процентов. До посинения расхваливал красоту машины, ее комфорт, многочисленные дополнительные опции, но в ответ получил лишь кривую ухмылку. Он заводил речь о клубе иностранных автолюбителей в Германии, зная, каким активным его членом был Медоуз. Прошелся по детскому спортивному празднику для выходцев из стран Британского содружества наций, который они собирались устроить сегодня после обеда в обширном саду позади здания посольства. А теперь заговорил о торжественном приеме накануне вечером – они с женой предпочли не принимать в нем участия, поскольку Джанет в любой момент могла родить. Словом, Корк исчерпал повестку, и хотя бы на что-то Медоуз мог бы откликнуться. Это все отпуск, решил Корк. Ему скоро в долгий отпуск где-нибудь под ярким солнцем. Вдали от Карфельда, от переговоров в Брюсселе и даже от дочери Миры. Вот почему Артур Медоуз чувствовал себя не в своей тарелке.

– Кстати, – снова закинул удочку Корк, – акции «Датч шелл» подорожали на шиллинг.

– Зато «Гест кин» подешевели сразу на три.

Корк неизменно делал инвестиции в ценные бумаги иностранных компаний, но Медоуз оставался патриотом, за что часто и расплачивался.

– Не переживайте, после Брюсселя они снова подскочат в цене.

– Смеешься? В таком случае ты выбрал не того человека. Переговоры ведь практически зашли в тупик? Я, быть может, соображаю не так быстро, как ты, но читать еще не разучился.

У Медоуза было достаточно причин для меланхолии (и Корк первым признал бы это), помимо неудачных инвестиций в британские сталелитейные заводы. Он приехал сюда, даже не отдохнув после четырех лет в Варшаве, где у кого угодно могли начать шалить нервишки. Пост в Бонне стал для него последним назначением перед уходом на пенсию осенью, а Корк на собственном опыте убедился, что с приближением дня отставки характер у коллег не улучшался, а все больше портился. Не говоря уж о том, что дочь Артура страдала тяжким неврозом: Мира Медоуз находилась на пути к выздоровлению, это верно, но если правдой была хотя бы половина ходивших о ней историй, окончательной поправки следовало еще очень долго ждать.