Секретный паломник - Ле Карре Джон

Был ли Брандт вражеским агентом с самого начала? Если так, то я невольно способствовал его вербовке, а значит, и гибели наших людей. Эта мысль ужасает меня, посещая порой в холодные серые предрассветные часы, когда я лежу в постели рядом с Мейбл.

А Белла? Я и поныне воспринимаю ее как свою последнюю любовь, как возможность коренным образом изменить жизнь, сделать ее более счастливой, которую я упустил. Если Стефани открыла передо мной потайную дверь, пробудив затаившиеся внутри моего существа сомнения, то Белла указала на новый мир, исполненный возможностей для того, кто не упустит шанса ими воспользоваться. И воспоминания об этих двух женщинах для меня как восстановительное лекарство для человека, медленно оправляющегося от болезни. Что же касается Мейбл, то она стала в моем восприятии воплощением домашнего очага, к которому так тянет вернувшегося с передовой солдата. Память о Белле свежа во мне, словно только вчера мы провели с ней первую ночь на явочной квартире с видом на кладбище, хотя в моих снах она всегда уходит от меня, и даже ее удаляющийся силуэт воспринимается горьким упреком.

Глава 5

– Как вы считаете, в недрах нашей организации и сейчас может таиться новый Хэйдон? – спросил курсант по фамилии Мэггз, вызвав возмущенные возгласы сидевших рядом с ним товарищей. – Какова его мотивация, мистер Смайли? Кто ему теперь платит? Какие цели он ставит перед собой?

По поводу Мэггза у меня возникли сомнения почти сразу, как только он присоединился к нам. Ему предстояло в дальнейшем работать под журналистским прикрытием, но уже сейчас он редко демонстрировал качества, необходимые для успешной карьеры. Зато Смайли его вопрос ничуть не смутил.

– Прежде всего, оглядываясь назад, я понимаю, что мы очень многим обязаны Хэйдону, – спокойно и рассудительно заговорил он. – Хэйдон всадил Цирку в задницу иглу с такой силой, что это помогло наконец встряхнуться нашей впавшей в спячку Службе. Крайне своевременная и необходимая инъекция. – Он даже слегка нахмурился, словно смутившись собственных выражений. – Что же до новых предателей, то я уверен: наш нынешний руководитель сумеет вовремя обрезать все вызывающие беспокойство ветви. Хотя под горячую руку могу попасть в первую очередь я сам. Представьте, с годами я обнаружил, что становлюсь в своих политических взглядах все более радикальным.

Но уж, поверьте, в те годы мы не считали, что чем-то обязанны Хэйдону.

Время разделилось на периоды до Краха, после Краха и непосредственно на день Падения Хэйдона, причем, как ни странно, в Цирке вы бы не нашли ни одного сотрудника, кто не смог бы сказать, где он был и что делал, когда услышал шокирующую новость. Ветераны до сих пор делятся друг с другом впечатлениями о тишине, воцарившейся в коридорах, побледневших лицах и стихших разговорах в столовой, о телефонных звонках, на которые так никто и не ответил.

Но самой крупной потерей стала утрата взаимного доверия. Лишь постепенно, как контуженные после вражеской бомбардировки, мы по одному стали выбираться из-под развалин своих домов, чтобы восстановить главную цитадель. Все понимали необходимость радикальных реформ, а потому Цирку пришлось отказаться от своего ставшего историческим названия, как и от старинного здания времен Диккенса на Кембридж-серкус с его лабиринтом коридоров и витыми лестницами. Вместо него для нас возвели монстра из стекла и бетона неподалеку от вокзала Виктория, где окна постоянно раскалываются при штормовых ветрах, а коридоры пропахли тухлой капустой из кладовки при столовой и жидкостью для чистки пишущих машинок. Только англичане способны так наказать себя, переехав в столь ужасные застенки. Буквально за одну ночь мы стали официально именоваться Службой, хотя слово «Цирк» еще долго не желало уходить в прошлое. Мы употребляли его в разговорах, как до сих пор часто говорим о шиллингах, хотя страна давно перешла на десятичную систему в денежном обращении.