Квантовая ночь - Роберт Сойер (2016)

Но моя академическая карьера от бакалавриата до пожизненного контракта проходила здесь, в Университете Манитобы. Я вернулся из Атланты вчера вечерним рейсом. Когда меня спрашивают почему, я обычно привожу несколько причин. «Нежные чувства к жутким холодам», – шучу я, или: «Непреходящая любовь к комарам». Настоящей же причиной был Менно Уоркентин.

Когда я поступил в Университет Манитобы в 1999-м, Менно вёл тот же самый вводный курс психологии, который сейчас веду я. Тогда мне было восемнадцать, а Менно – пятьдесят пять. Сейчас ему семьдесят четыре, у него звание эмерита, что означает, что он на пенсии, однако, в отличие от тех задниц в прямом и переносном смысле, которым указали на дверь, ему всегда рады на факультете, и он, хотя и получает лишь пенсию, а не зарплату, всё ещё имеет право вести исследования, быть научным руководителем у аспирантов и прочее. И все эти годы он был моим другом и наставником; я потерял счёт часам, проведённым в его или моём офисе за трёпом обо всём или разговорами о работе и жизни.

За годы, прошедшие с моего студенчества, изменился не только его возраст и профессиональный статус: он потерял зрение. Хотя он болел диабетом, который довольно часто приводит к слепоте, диабет тут был ни при чём. Зрение он потерял в автомобильной аварии в 2001 году – подушка безопасности не дала ему погибнуть, но её удар разбил его любимые старинные очки, и осколки вогнало в глазные яблоки. Я пару раз видел его без чёрных очков, которые он теперь носит. Его искусственные стеклянные глаза выглядят как настоящие, только не двигаются, лишь таращатся в одну точку из-под белёсых бровей.

Я нашёл Менно сидящим в его кабинете с наушниками на голове, слушающим экранного чтеца. Его здоровенная собака, немецкая овчарка по имени Пакс, уютно свернулась у его ног. Заднюю и боковые стены его кабинета закрывали тёмно-коричневые стеллажи, но на них всё располагалось либо на верхних полках, либо глубоко у самой стены, чтобы он не мог ничего случайно скинуть на пол. Я в своём кабинете складываю стопки распечаток и папок прямо на пол, у него же на полу не было ничего, обо что он мог бы споткнуться. В его кабинете было большое окно, выходящее не на улицу, а в коридор, и белые вертикальные жалюзи были закрыты, как я полагаю, из принципа – если он не может видеть, что творится снаружи, то и оттуда внутрь заглядывать нечего.

Однако сегодня день был жаркий и дверь была открыта; как только я вошёл, Пакс вскочила и ткнулась мордой Менно в бедро, предупреждая его, что кто-то пришёл. Он снял наушники и развернулся; в его обсидианово-чёрных очках отразилось моё лицо.

– Здравствуйте?

– Менно, это Джим.

– Падаван![12] – Этим прозвищем он меня называл ещё со студенческих лет. – Как твоя поездка?

Я уселся на стул, а Пакс снова устроилась у ног Менно.

– Прокурору практически удалось меня дискредитировать.

– Ну, это его работа.

– Её работа. Но да, ты прав.

– Вот как.

– И она вытащила на свет кое-что из моего прошлого.

Менно сидел в красновато-коричневом кресле директорского типа. Он откинулся на спинку; живот выпятился, как пляжный мяч.

– Да?

– Кое-что, чего я сам не помню.

– Что именно?

– Ты помнишь 2001-й?

– Конечно. Ходил в кино, когда его в первый раз показывали.

– Не кино, – сказал я. – Год.

– О. – Он состроил гримасу «как я мог забыть». – Конечно.

– Жан Кретьен тогда был премьером, да? А Джордж Буш-младший только-только стал президентом США.

– Гмм… да. Верно.

– А какое было самое известное событие в 2001 году?

– Ну, 11 сентября, очевидно. Кроме этого ничего не припоминаю, хоть убей.

– Но ты можешь.

– Что?

– Ты мог бы вспомнить и другие события, если бы немного подумал, верно?

– Вероятно.

– А я – нет, – сказал я.

– Что ты имеешь в виду?