Всесожжение - Цезарий Збешховский (2013)

Потихоньку с нагревающихся полей начинает подниматься водяной пар. Весь мир вскоре будет укрыт клубами тумана. Луиза говорит, что на замороженной территории начинают появляться более нормальные расклады вероятности, карты меняют последовательность, кроме того – сейчас она вытягивает даже случайные комбинации. Хорошо. Это подтверждает мою теорию, касающуюся происхождения френов, но я слишком увлечён наблюдением, чтобы об этом говорить. Я не могу отвести взгляда от величественной белой скульптуры, от последствий использования экспериментального оружия массового уничтожения. Этот холод даёт слабую надежду, что войска Раммы победят в битве, что набьют алчную морду Саранче, с которой невозможно договориться (потому что вампиры не знают понятия «перемирие»), что этот великий поток человеческого стерва будет отброшен от больших городов и распорошен, а потом отряды Death Angel выловят недобитых, словно зачумлённых крыс, и потопят их в собственной крови. Химическое оружие, вступающее в реакцию с катализаторами, и контролированная атака льдом – это уже что-то.

Я с удовлетворением думаю о последствиях адского холода. Жидкость в глазных яблоках замерзает при температуре минус семьдесят градусов, а человеческое тело, если его какое-то время подвергать влиянию жидкого азота, превратится в резиновую массу (френический мороз ещё более едкий). Я представляю, как в лучах июльского солнца все эти сукины дети превращаются в одно большое болото. Размазанные лица, слизевые потоки, вытекающие из глазниц, мозги, выливающиеся из размякших черепов. Даже чёртовы аиды не смогут их оживить – прихлопнули бесповоротно, вместе с костями. Не сработает и смешной фокус, который использовали в уличных заварушках, когда бессознательные, умирающие от боли люди двигались силой воли внешнего оператора, соединённого со слотом. Определённый конец.

– О таких, как они, говорят morozhenoje, – вмешивается Луиза. – Армия использовала это оружие официально всего в четвёртый раз с начала войны, но неофициально…

– Мне нравится это название, – говорю, потряхивая головой. – Надеюсь, буду видеть их почаще. Morozhenoje, morozhenoje, – повторяю несколько раз, фиксируя в виртуальном блокноте фрагмент «Эклоги»:

«Не засматривайся в окно… Там зима начинается.

Звезда мороза бессонна как пустая колыбель»[12].

Вокруг френов с самого начала было много неразберихи, общественное мнение понятия не имело, кто и при каких обстоятельствах сделал это открытие. Излучение впервые представил теоретик физики с Иона, Филипп Д. Мейер. Он показал поражённым коллегам из Королевской Академии Ремарка голубой свет, который вёл себя вопреки законам природы (не всегда двигался самым коротким маршрутом в прозрачном пространстве, создавая что-то наподобие спирали; более того, во время эксперимента у участников значительно менялось восприятие времени). Мейер однако не объяснил, каким образом получил это новое излучение, утверждал, что образец ему доставил кто-то другой. У него не было специального излучателя, френы выходили из примитивного проектора, в котором находилась сильно ионизированная жидкость. Всё это происходило где-то за сорок лет до года Зеро, накануне того, как разгорелся готтанско-ремаркский конфликт.

Потом, в военной суете об открытии забыли. Мейер погиб во время готтанского налёта на Ион, а образец жидкости выкрали из Академии несколько учёных. В Ремарке происходили настолько пугающие вещи, что все забыли о голубом свете. Дело всплыло вновь весьма неожиданно, через двенадцать лет после начала войны, когда ремаркские экстремисты совершили покушение в городе Рамма с использованием френического заряда. Таким образом они хотели привлечь внимание общественности к уничтожению своего народа, но в длительной перспективе это привело к ещё большему истреблению человечества.