Анжелика и дьяволица - Анн Голон (1972)

— Объяснитесь, дитя мое, — вмешалась в разговор Амбруазина. — Ваша мать и я, мы доверяем вашему мнению. Надо объяснить нам все и помочь принять решение…

Но Кантор бросил на нее мрачный взгляд и с гордым, очень высокомерным видом вышел из комнаты.

Такая агрессивность Кантора, отношения с которым у Анжелики всегда были трудными, совершенно расстроила ее.

— Ваш сын обеспокоен, — тихо сказала Амбруазина. — Он еще ребенок! Он просто влюблен в вас, как это бывает с сыновьями очень красивых матерей, да еще когда они гордятся своими отцами. В этом возрасте особенно сильна интуиция… Он должен страдать от того, что знает и догадывается о большем, нежели мы. Надо доверять предчувствиям, которые ниспосланы юности милостью Божьей. Несколько дней назад он был такой мрачный, что я решила его подразнить и спросила, почему у него такой вид, будто ему не нравится в Голдсборо. Он ответил, что ему не может нравиться быть в окружении бандитов. Я подумала, что он шутит или, может быть, поссорился с друзьями… Но дело, видимо, в другом… Может, губернатор угрожал ему… В такой ситуации мальчик мог уйти в себя, не зная, как защититься.. Надо, чтобы он проникся доверием к вам, Анжелика, и высказал все без утайки…

— Кантора разговорить непросто, — заметила озабоченная Анжелика. — А что до доверия ко мне, то я знаю, что это будет для него нелегко.

Она догадывалась о том, что раненое сердце Кантора не могло не быть задето распространявшимися этим летом сплетнями о ней и Колене. В этом и была причина его ребяческой непримиримости.

Амбруазина смотрела на задумчивое лицо Анжелики.

— А вы.., вы, значит, всегда верите этому Колену… — сказала она тоном, в котором не было ни утверждения, ни вопроса.

— Нет, наверное, — ответила Анжелика, — но я верю моему мужу. Он так хорошо разбирается в людях, что не мог ошибиться…

— Может быть, он вовсе и не ошибся, а схитрил, зная, С каким опасным противником имеет дело…

— Нет, — сказала Анжелика.

Она отвергала мысль, что Колен был предателем, снова и снова возвращаясь памятью к взгляду, которым обменялись тогда Колен и Жоффрей, к взгляду, в котором было все — уговор, согласие, связь.

Однако теперь после того, как она сбежала наконец из Голдсборо с его гнетущей обстановкой, здесь, на рейде Порт-Руаяля, к Анжелике вернулись сомнения и опасения, которые она ощутила, увидев глаза двух мужчин, говорившие о достигнутом взаимном признании и договоренности… Она снова испытала ужасное чувство быть вне этого союза, отстраненной, отброшенной в мир своих наивных представлений, в одиночество, в стан слабых, угнетенных и покинутых… Эти мужчины!.. Настороженность вновь стала закрадываться в ее сердце, и для этого были веские причины — ее слишком много раз предавали в прошлом. Ждал ли ее Жоффрей за этой завесой густого тумана или продолжал свой путь вдали от нее?.. А Колен? Неужто он одурачил ее?.. Нет, он не мог так поступить!.. Анжелика не знала, что и думать. Теперь только Жоффрей смог бы все объяснить. Он был ей необходим, чтобы слушать его, говорить с ним. Враждебность протестантов и англичан, враждебность и гнусное обвинение отца Вернона, неприязнь Кантора и, может быть, Колена…

В конце концов Кантор согласился сопровождать Анжелику. Занимаясь предотъездными хлопотами, она видела, как он приходил и разговаривал с Ванно о подготовке «Ларошельца», на борту которого госпожа де Пейрак и госпожа де Модрибур должны были отправиться в Порт-Руаяль.

— Значит, ты не бросаешь меня, — сказала она ему с улыбкой.

— Господин губернатор приказал мне сопровождать вас, — сухо ответил Кантор.