Кукушата Мидвича. Чокки. Рассказы - Джон Уиндем (1951-1963)

Во второй половине чудесного дня последней недели июля Гордон Зиллейби, выйдя с почты, наткнулся на небольшую семейную процессию, появившуюся из церковных дверей. Центром процессии была девушка, которая несла на руках новорожденного, завернутого в белую шерстяную шаль. Девушка выглядела слишком юной, чтобы быть матерью, – вряд ли она успела окончить школу. Зиллейби благосклонно улыбнулся этой группе и с поклоном принял ответные улыбки, но, когда процессия миновала его, он долго провожал ее глазами, наблюдая, как один ребенок несет другого. Глаза Зиллейби подернула грусть. Когда он поравнялся с калиткой в церковной ограде, на дорожку вышел преподобный Губерт Либоди.

– Привет, викарий! Все еще вербуете рекрутов, как погляжу? – усмехнулся Гордон.

Мистер Либоди поздоровался, и они пошли рядом.

– Теперь полегчало, – промолвил мистер Либоди. – Еще двое-трое, и все.

– Так, значит, успех стопроцентный?

– Выходит, так. Должен сознаться, что я не ожидал такого результата, но они, кажется, если и не считают, что дело полностью уладилось, то полагают, что во всяком случае находятся на пути к этому. И я очень рад. – Он на мгновение замолк, потом продолжил: – Вот, например, эта девица – Мэри Хисти. Она выбрала для сына имя Теодор. Выбор, как я считаю, принадлежит только ей. И мне он нравится.

Зиллейби, обдумав сказанное, кивнул:

– И мне тоже, викарий. Мне он очень нравится. И знаете, заслуга в этом, главным образом, ваша.

Мистер Либоди явно был польщен, но не согласился.

– Нет-нет. То, что такой ребенок, как Мэри, захотела назвать свое дитя Божьим Даром вместо того, чтобы стыдиться его, – заслуга всей деревни.

– Но деревня-то нуждалась в том, чтобы ей показали, как она должна себя вести по законам человечности.

– А это уж результат общей работы под начальством такого славного капитана, как миссис Зиллейби.

Некоторое время они шли молча, потом Зиллейби сказал:

– Однако факт остается фактом: как бы к этому ни относилась девушка, она все равно ограблена. Сразу и неожиданно ее перенесли из детства в материнство. Мне это кажется очень грустным. Ей не дали ни единого шанса, так сказать, расправить собственные крылья. Ее лишили радости ощутить всю поэтичность перехода из одного состояния в другое.

– С этим, пожалуй, можно согласиться, хотя у меня и есть кое-какие сомнения. Во-первых, поэты как настоящие, так и неосуществившиеся встречаются редко, а во-вторых, в стране гораздо больше людей, чем того хотелось бы нашему обществу, обладающих темпераментом, который влечет за собой немедленный переход от кукол к детям.

Зиллейби сокрушенно покачал головой.

– Пожалуй, вы правы. Всю свою жизнь я разоблачаю тевтонский взгляд на женщину, и всю жизнь девяносто процентов женщин доказывают мне, что они против него ничуть не возражают.

– А кроме того, – указал мистер Либоди, – найдется немало и таких, о ком никак не скажешь, что их ограбили.

– Верно. Я только что видел мисс Огл. Она явно так не считает. Может быть, она все еще пребывает в изумлении, но определенно в ней уже преобладает чувство восхищения. Можно подумать, что все произошедшее – какой-то волшебный фокус, который она сама придумала, и только не знает, как это у нее получилось так здорово. – Он помолчал, потом продолжил: – Жена сказала, что миссис Либоди через несколько дней возвращается домой. Мы порадовались за нее.

– Да. Доктора вполне удовлетворены ее состоянием. Она совершенно поправилась.

– А как ребенок? Хорошо?

– Да, – ответил мистер Либоди с некоторым колебанием в голосе. – Она его прямо-таки обожает.

Он остановился у калитки, ведущей в сад, откуда был виден большой коттедж, расположенный в некотором удалении от дороги.

– Ах, да! – кивнул Зиллейби. – Ну, и как же чувствует себя мисс Форшем?

– В настоящее время она очень занята. У нее новый помет ретриверов.