– Эти Дети, сэр Джон, обладают огромной силой воли – небывалой силой, настолько могучей, если она напряжена, что она может быть навязана другим людям. До сих пор закону не приходилось встречаться с подобной формой принуждения, а следовательно, не обладая таким знанием, он его не признает. Поэтому, раз с точки зрения закона подобная форма принуждения не существует, Дети не могут быть обвинены в применении имеющейся у них силы.

Значит, в глазах закона преступление, приписываемое общественным мнением проявлению этой силы, или вообще не имеет места, или должно быть приписано либо другим лицам, либо другим средствам. И согласно букве закона, никакой связи между Детьми и имевшим место преступлением быть не может.

– За исключением того, что они эти преступления все же совершили, вы же сами признали это, – ответил сэр Джон.

– С точки зрения закона, они ничего подобного не совершали. И больше того, если бы вам удалось найти формулировку, чтобы предъявить им обвинение, дальше у вас ничего бы не вышло. Они обратили бы свою силу против ваших офицеров. Вы не сможете их даже арестовать, а уж тем более удержать под арестом.

– Давайте оставим подобные тонкости всяким там адвокатишкам, это их хлеб. Все, что нам нужно, это добыть улики, на базе которых можно будет выписать ордер на арест, – заверил его начальник полиции.

Зиллейби с совершенно невинным видом возвел глаза к потолку и стал задумчиво изучать нечто, видимо, находящееся в самом углу комнаты. Бернард имел тот отстраненный вид, какой бывает у человека, пытающегося медленно считать до десяти. Я закашлялся.

– Этот директор Грейнджа – как это там… Торранс? – продолжал начальник полиции. – В общем, тамошний директор, он должен нести персональную ответственность за своих учеников, уж если больше никого нет! Видал я этого парня прошлой ночью… Скользкий тип… Они все там скользкие, это уж точно. – Мы все старались не смотреть на начальника. – Нам он решительно ничем не помог.

– Доктор Торранс – очень известный психиатр, директорство в Грейндже – лишь временное его занятие, – объяснил Бернард. – Полагаю, что у него были обоснованные сомнения в том, какого курса следует придерживаться, пока он не получит соответствующих указаний.

– Психиатр? – с подозрением переспросил сэр Джон. – А мне показалось, вы сказали, что эта школа не для умственно отсталых.

– Так оно и есть, – повторил терпеливо Бернард.

– Не могу взять в толк, чего он там сомневался? Какие могут быть сомнения, если речь идет о правде? Когда идет полицейское расследование, всегда следует говорить правду. Если вы поступите иначе, у вас будут неприятности, во всяком случае, их следует ожидать.

– Все это не так просто, как кажется, – отозвался Бернард. – Он мог считать, что не вправе раскрывать некоторые аспекты своей работы. Я полагаю, что, если вы разрешите мне сопровождать вас на встречу с ним, он будет больше расположен к беседе и сумеет гораздо лучше разъяснить ситуацию, чем это сделаю я.

Закончив свою речь, Бернард встал, правый глаз у него дергался.

Начальник полиции распрощался с нами сухо. Мы остались вдвоем.

Зиллейби рухнул в кресло и тяжело вздохнул. С отсутствующим выражением лица он потянулся за портсигаром.

– Я не имею чести быть знакомым с доктором Торрансом, – сказал я, – но тем не менее глубоко ему сочувствую.

– В этом нет нужды, – отозвался Зиллейби. – Уклончивость полковника Уэсткотта раздражает, но она, как бы сказать, пассивна, что ли. Что же до Торранса, то его стремление уйти от ответа всегда носит агрессивный характер. Если сейчас ему придется прояснять ситуацию для сэра Джона, то это будет вполне справедливым возмездием.

Но что занимает меня в данную минуту, так это поведение вашего друга – полковника Уэсткотта. Вроде бы барьер секретности теперь куда ниже, чем был. Если полковник зашел так далеко, что попробовал сделать ситуацию ясной даже для сэра Джона, думаю, он смог бы и нам открыть побольше.