Нью-Йорк 2140 - Ким Стэнли Робинсон (2017)

Медведи, накачанные транквилизаторами и помещенные в сетки, выглядели взъерошенными и желтыми. Огромные пикапы собрались у створки кормового отсека ее гондолы, где небольшой подъемный кран поднимал их по одному и укладывал на погрузчики, которые казались совсем маленькими по сравнению со своими грузами, но были достаточно мощными, чтобы провозить их по пандусу. При перелете в помещении с медведями должна была поддерживаться арктическая температура, и на борту находилось все, чего звери могли пожелать осенью. Предполагалось, что путь на юг, если позволит погода, займет две недели.

Вскоре после того как медведи оказались на борту, Франс отстегнул дирижабль от мачты, и начался подъем. Теперь это было медленнее, чем обычно, ведь они стали на пять тонн тяжелее.

* * *

Неделю спустя они столкнулись с тропическим циклоном, перемещающимся на север из Тринидада и Тобаго, и Амелия попросила Франса сместить курс к западной границе циклона, что дало бы зрителям впечатляющий вид на природное явление, которое могло превратиться в ураган, а заодно вытолкнуло бы судно на юг после прохождения в воздушном потоке против часовой стрелки. Циклон получил имя Гарольд – так звали младшего брата Амелии, поэтому она стала называть его Братиком. В целом он смещался на север со скоростью около 20 километров в час, но его западная граница бурлила так, что скорость ветров, устремлявшихся на юг, достигала примерно 200 километров в час.

– Это прибавит нам около 180 километров в час, – сообщила Амелия будущим зрителям, – что здорово, пусть и продлится всего несколько часов. Потому что местные, как мне кажется, начинают немного волноваться.

Последнее она проговорила с привычной гримасой, выражавшей терпимое огорчение: изогнув брови и вытаращив глаза, как Люсиль Болл[43]. Это всегда хорошо смотрелось. Летающие камеры, что сновали вокруг, добавляли к этому эффект «рыбьего глаза».

Медведи должны были перейти в зимний режим – не гибернацию, а скорее состояние, в котором они становились своего рода зомби-медведями, как выразился один из сотрудников программы в Черчилле. Но, судя по звукам, что слышала Амелия, никуда они не переходили. С кормы доносился глухой, будоражащий рев, похожий на львиный, и вой, словно издаваемый собакой Баскервилей.

– Медведи недовольны? – спросила она. – Они видят бурю из окна? Может, голодные? Кажется, они сильно расстроены!

Затем их затянул Гарольд, и почти десять минут стоял такой шум, что расслышать что-либо было невозможно. Их хорошенько затрясло, и жаловались ли на это медведи, сказать было нельзя, потому что ничего не было слышно. Но у Амелии внутри все завибрировало так, будто она была барабанной тарелкой, висевшей рядом с другой, по которой отчаянно стучали. Поэтому и медведям, скорее всего, это не нравилось.

– Держитесь, ребятки! – громко объявила Амелия. – Потерпите, пока мы не наберем скорость, будет громко. Конечно, вряд ли нашему ускорению что-то препятствует – мы же не на корабле в океане. Я сама не сразу к этому привыкла, но здесь мы, по сути, летим со скоростью ветра – он не проносится мимо, как было бы с кораблем или даже с самолетом. Если мы выключим турбины, нас просто унесет туда, куда он будет дуть. Так что мы можем безопасно заходить в ураганы. Просто летим по течению, медленно или быстро – нам без разницы. Верно, Франс?

Хотя на этот раз их трясло неслабо. Когда вихрь взаимодействовал с более медленным воздухом, окружающим его, образовывалась турбулентность. Как только они войдут в ураган чуть дальше, как уже не в первый раз объясняла Амелия, станет полегче. Но и тогда тряска не прекратилась бы; в урагане их окружали облака, и плотные, а облака были как расплывчатое озеро, с некоторой зыбью, создаваемой переменным распределением капель воды. Поэтому, когда их уносило с ветром, они находились в глубине облаков, а мелкое дрожание вместе с резкими нырками и толчками придавало ощущение скорости даже при том, что увидеть они ничего не могли.