Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть - Фредрик Браун (1947, 1951)

Переулок как переулок. Без тротуаров, красным кирпичом вымощен. На одной стороне парковка, на противоположной – кондитерская фабрика с большой грузовой платформой. Около нас горит мелкого калибра фонарь, под эстакадой у Франклин-стрит такой же. Не сказать чтобы очень темно, с Орлеан-стрит все просматривается насквозь. Будь там кто-нибудь, мы бы его разглядели.

Дальше, на середине переулка, жилые дома, выходящие фасадами на Гурон-стрит или Эри-стрит. У тех, что на Эри, к задним дверям квартир примыкают деревянные веранды и лестницы, у гуронских стены ровные.

– За ним определенно шли следом, – сказал дядя Эмброуз. – Он бы заметил, если бы кто-нибудь подкарауливал его в переулке.

– А если они сидели там, наверху? – Я показал на веранды. – Видят, что человек выпил, шатается, пропускают его вперед, спускаются, догоняют и…

– Вряд ли. Если на веранде сидели, значит, живут здесь. Кто же станет творить такое у собственной задней двери? Да и сомнительно, чтобы Уолли шатался. Бармен говорит, он не настолько хорош был – хотя бармены и приврать могут, неприятности им ни к чему.

– Но так все-таки могло быть? – настаивал я.

– Мы проверим. Пообщаемся со всеми, кто тут живет. Ничего не упустим, если хоть малая вероятность есть.

Мы прошли по переулку к кирпичным трехэтажкам, выходящим на Франклин-стрит: на первых этажах магазины, выше – квартиры.

– Стекло от пивных бутылок, – наклонившись, сказал дядя. – Вот где это случилось.

Мне чуть дурно не стало. Вот где это случилось… Прямо там, где я сейчас стою. Не желая об этом думать, я тоже стал смотреть, что́ валяется на земле. Точно, стекло. Янтарного цвета. От двух-трех бутылок, не менее. Раньше осколки, конечно, лежали кучно, но ведь тут люди ходили, грузовики ездили.

– Сохранился кусочек этикетки, – произнес дядя. – Надо посмотреть, продают ли эту марку в баре «У Кауфмана».

Я взял осколок и шагнул к фонарю.

– «Топаз». Папа такое постоянно домой таскал. Кауфман тоже его рекламирует, но у нас здесь это самый расхожий сорт.

Мы постояли, глядя в оба конца Франклин-стрит. Прямо над нами прокатился состав. Длинный, на Норт-Шор скорее всего. Грохот, как при обвале – за ним даже револьверных выстрелов не услышишь, что уж говорить о разбитом стекле. Вот почему это, наверное, произошло здесь, а не в середине переулка, где гораздо темнее. Когда убийца подкрался к папе, наверху прошел поезд. Зови не зови на помощь, никто не услышит.

В одном из магазинов продавали сантехнику, второй, похоже, давно пустовал: окна заросли грязью.

– Ну вот, Эд… – промолвил дядя.

– Понятно. Это все, что мы пока можем сделать.

Мы прошли по Франклин-стрит до Эри-стрит и наискосок на Уэллс.

– Я только сейчас сообразил, что проголодался как волк, – сказал дядя Эм. – Не ел ничего с полудня, а ты с двух часов. Пойдем на Кларк-стрит, перекусим.

Мы зашли в кафе, где барбекю подавали круглые сутки. Мне не хотелось есть, но сандвич со свининой, картофель фри и капустный салат я умял только так, и мы заказали по второй порции.

– К чему ты стремишься, Эд? – поинтересовался дядя.

– В смысле?

– Что намерен делать в ближайшие пятьдесят лет с хвостиком?

Я немного растерялся, хотя ответ знал назубок:

– Ничего особенного. Я учусь на печатника. Выучусь – буду работать на линотипе или вручную набирать. Наборщик – хорошая профессия.

– Собираешься остаться в Чикаго?

– Не думал пока об этом. В ближайшее время, да. Пройду обучение, стану практикантом и смогу работать где захочу.

– Иметь профессию – дело хорошее, но не позволяй ей иметь тебя. Это как с… Тьфу ты, я же не голландский дядюшка, чтобы мораль племяннику читать.

Он хотел сказать «с женщинами», но промолчал. Не считал меня, значит, полным кретином.

– А во сне ты что видишь? – серьезно спросил он.

– Судьбу мне хочешь предсказать или психоанализ проводишь?

– Не вижу разницы.