Вкус листьев коки - Карин Мюллер (2010)

Он чуточку покривлялся, но я крепко держала верхнюю часть его туловища. Наконец он сел на попу, а я гладила его по головке и шептала всякие глупые вещи вроде «ты моя лапочка». Украдкой я покосилась на загонщиков – проверить, смотрят ли они. Они смотрели. В тот самый момент викунья подпрыгнула вверх, вложив в этот скачок всю энергию, что накопилась в ее прыгучих ногах. Может, кровь у викуний такая же, как у кур, но ноги у них точно от кузнечиков. Я катапультировалась ввысь и шмякнулась на спину, по-прежнему зажимая викунью руками и ногами. Это положение показалось мне самым устойчивым из всех, поэтому я решила так и остаться.

Меня изумляли плавность и изящество этих животных. Они меняли направление движения с юркостью колибри, прыгали выше человека и увиливали от людей с расставленными руками с точностью олимпийского чемпиона по слалому. Они никогда не кусались, редко плевались и, в отличие от мулов, лягались лишь в целях самозащиты. Восхитительные длинные ресницы, мягкая шерстка – они были уютными, точно плюшевые мишки, и игривыми, как дельфины.

Подошла наша очередь, и мой подопечный получил ярлычок на ухо. Ему проверили зубы и выпустили во внешний загон. Следующая викунья, которую я отловила, была намного крупнее, и меня направили в другую очередь. Двадцать минут я боролась с викуньей и, наконец, очутилась лицом к лицу с дряхлым старичком, в руках которого была потрепанная школьная тетрадка.

– Самец, самка? – медленно спросил он меня.

Одной рукой я обнимала викунью за шею, другой намертво вцепилась ей в хвост. Я едва могла заглянуть ей за спину, а когда она подпрыгивала, ее челюсть клацала у самой моей верхней губы.

– Не знаю, – ответила я, стараясь не высовывать язык, – сами посмотрите.

Старичок невыносимо медленно наклонился.

– Самец, – проговорил он и зафиксировал это в своей драной тетрадке.

Наконец я поймала викунью с достаточно длинной шерстью, которую можно было остричь, и повела ее в сарай. Внутри было как в пчелином улье – все снуют туда-сюда в темноте и пыли. Четыре машинки для стрижки работали от газового генератора; мужчины растягивали викуний за лапы и состригали их великолепную шерсть. Затем ее относили в соседнюю комнату, где за столом сидели женщины; они выдергивали случайно затесавшиеся ненужные волоски и скатывали оставшуюся шерсть в маленькие пушистые клубочки. Я потрогала мягкую шерстку. Втайне я надеялась, что мне удастся купить два фунта шерсти, примерно на триста долларов, и связать маме свитер из викуньи, ведь второго такого нигде не сыщешь. Но до сих пор я не знала, что волоски у викуний длиной не больше двух дюймов. Такую короткую шерсть нужно прясть идеально, как машина, иначе нить попросту рассыпется прямо в руках.

К концу дня почти всех викуний пометили или остригли. Я вышла на улицу и встала в ряд с женщинами, чья работа состояла в том, чтобы держать животных в углу внешнего загона, пока не наступит время выпустить их на волю.

Жители высокогорных Анд не слишком дружелюбны к незнакомцам, их можно понять: за спиной пятьсот лет противостояния алчущим власти чиновникам и размахивающим крестами миссионерам. И эти женщины не были исключением. Они упорно игнорировали меня, когда я обращалась к ним на кечуа и испанском, и даже не пытались сделать меня частью своей группы. Я чувствовала себя тут одинокой и никому не нужной, поэтому вышла из шеренги, достала веретено, села и начала прясть. Женщины тем временем украдкой посматривали в мою сторону. Я сделала вид, что ничего не замечаю. Они зашептались. Вскоре я забыла о них, пытаясь превратить пушистую шерсть хоть в какое-то подобие нити.

– Caramba![1] – прогремел над моим ухом чей-то голос.

У меня душа ушла в пятки. Коренастая женщина с фигурой, похожей на гигантскую картофелину, нависла надо мной, сердито уставившись на мое веретено. Она потянулась и выхватила его у меня из рук, одновременно очищая шерсть узловатыми пальцами.