Вкус листьев коки - Карин Мюллер (2010)

Что его беспокоило, так это наш маршрут. Андийскими темпами до следующего пункта – деревни Кочабамба – идти было девять часов. Даже Федерико, который проявил почти сверхчеловеческое терпение, глядя, как мы с Джоном бесконечно снимаем на камеру и фотографируем, боялся, что мы не успеем дойти до вершины перевала и спуститься до наступления темноты. Мы дали торжественную клятву успеть во что бы то ни стало и пошли спать.

«Идти пешком» по-андийски означает вовсе не идти, а медленно бежать много миль без остановки с кучей дров на спине на высоте десять тысяч футов. Наутро нам пришлось поплатиться за свои слова. Даже мулам иногда приходилось переходить на рысь, чтобы угнаться за размашистым чеканным шагом Федерико. Наконец лес в облаках остался позади. Мы карабкались все выше по древней тропе инков. Ступени здесь были такими высокими, что лошади почти запаниковали, завидев скользкую, промокшую от дождя лестницу. И они были не первыми, кто почувствовал страх при виде инкской архитектуры. Когда испанцы впервые появились в этих краях, их лошади, на спинах которых восседали смуглые всадники в полном боевом облачении, чуть не погибли от непривычных высот и колючего холода. Дороги инков были построены для крепких невысоких людей с мощными икрами, чьи селезенки и легкие были больше, чем у европейцев, а не для тяжелых доспехов и тонконогих скакунов. И не для гринго.

Мы не сбавляли шаг, а дорога тем временем сузилась до тропки, по которой могла пройти одна лама. Деревья уменьшились до кустарников, потом до колючек, словно скрючившихся в болезненном приступе артрита, и, наконец, вовсе исчезли. Мы снова вышли на парамо – поросшее травой плоскогорье, впитавшее в себя шесть месяцев ливней, подобно гигантской губке, и распределившее влагу по капелькам в реки, впадающие в Амазонку и Тихий океан. Нас накрыл туман, и ртутный столбик термометра пополз вниз. Теперь нам нельзя было сбавлять темп, чтобы ледяной холод не просочился под свитера, надетые в несколько слоев, и не заставил нас онеметь, как те иссохшие мумии. Когда мы, наконец, догнали Федерико, тот неподвижно взирал на тяжелый туман, клубившийся вокруг нас.

– Мы заблудились? – спросила я его через несколько минут.

– Нет, – ответил он. – Просто возникли препятствия.

Он показал на туман.

Я опробовала другую тактику.

– Ты знаешь, где находится тропа?

– Да. Буду знать, когда туман рассеется.

Он протянул мне поводья и отправился на поиски невидимой тропы. Через несколько секунд он исчез из вида.

– Мы заблудились, – подытожил Джон.

Я прижалась к одной из многострадальных лошадок, чтобы согреться. Я совсем не боялась. Под дурацкими музейными перчатками я видела руки простого крестьянина. Если погода не прояснится, мы всегда можем отказаться от плана и вернуться в дом Виллермана.

В тумане возник призрак, постепенно принявший облик нашего проводника. Он нашел тропу.

Вершина. Ревущий ветер разогнал туман, и нам открылся невероятный вид: зазубренные скалы, пастью крокодила выступающие над долинами, поросшими сочно-зеленой травой. Мы нарушили обещание и остановились, чтобы сделать несколько снимков. А когда обернулись, Федерико и мулы с лошадьми исчезли. На нас была лишь промокшая от пота одежда, которая вряд ли могла согреть в ледяную ночь. В ужасе мы бросились к изумрудному озеру в нескольких тысячах футов под нашими ногами, отчаянно надеясь, что не придется возвращаться по своим следам в темноте.

Сначала мы нашли лошадей, которые шли домой. Затем Федерико – он гордо размахивал связкой из четырех жирных форелей, пойманных в озере. Когда мы увидели, как добродушно он улыбается и весело приветствует нас, наши страхи показались необоснованными. Однако мы прошли всего лишь полпути до Кочабамбы, а солнце уже садилось. Надо было спешить.