Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей (2012)

Восхождение было долгим и трудным, и темнота не помогала делу. Но когда небо над головой начало светлеть, они добрались до вершины пятисотфутовой гряды и Скотт, шедший впереди, наконец остановился, задыхаясь и отдуваясь. Отдышавшись, он заговорил шепотом, словно опасался, что даже на этой удаленной и тихой вершине могут оказаться другие слушатели.

– Думаю, сэр, – сказал он, обращаясь к майору Каваньяри, – это и есть место, о котором вы говорили.

Каваньяри кивнул и промолвил так же тихо:

– Да. Мы подождем здесь.

Четверо его спутников, разгоряченных, усталых и потных, с радостью уселись на землю и принялись озираться по сторонам.

Перед ними простиралась клановая территория – тайные и тщательно охраняемые владения людей, которые не признавали иного закона, помимо собственных желаний, и чьи предки на протяжении многих веков стремительно спускались с гор, точно волчьи стаи, чтобы грабить и разорять деревни на равнинах, коли явится такое желание; людей, которым, хотя формально они являлись подданными эмира, всегда приходилось платить за то, чтобы они сохраняли мир и удерживали перевалы от врагов Афганистана, или же давать мзду, чтобы они этих врагов пропускали.

Еще не вполне рассвело, и пятеро мужчин даже с помощью биноклей не могли толком рассмотреть затененные лабиринты голых хребтов и ущелий внизу или отличить крепость Али-Масджид от окружающих ее гор. Но на самых высоких грядах уже лежали отсветы занимающейся зари, и они четко вырисовывались на фоне бледнеющего неба.

На их вершинах серебрился иней, а далеко за ними Уиграм видел блеск снегов и взмывающий ввысь белый пик Сикарамы, королевы Сафедкоха. Скоро зима, подумал он; ночи станут очень холодными, а как только пойдет снег, северные перевалы окажутся непроходимыми. Не самое лучшее время для того, чтобы начинать войну против страны вроде Афганистана…

Взглянув на своих спутников, Уиграм впервые заметил, что в отличие от Стюарта, Скотта и полковника Дженкинса, которые лежали на животе среди камней, опираясь на локти и осматривая окрестность через бинокли, Каваньяри остался стоять и не обнаруживал интереса к пейзажу. В его высокой фигуре, отчетливо выделявшейся на фоне неба, чувствовалось странное напряжение, и голова была немного склонена к плечу, словно он прислушивался. Уиграм непроизвольно тоже напряг слух, силясь различить какой-нибудь неожиданный звук в рассветной тиши.

Поначалу он не слышал ничего, кроме тихого свиста и шепота осеннего ветра между валунами и в желтеющей траве, но вскоре уловил другие звуки: слабый лязг металла о камень, а потом явственный стук камешка, скатившегося по склону. Очевидно, Каваньяри тоже их услышал, и внезапно Уиграм сообразил, что именно этого тот и ждал: хотя он не пошевелился, похоже, напряжение отпустило его.

Кто-то поднимался к ним по склону с другой стороны хребта, и теперь все остальные тоже поняли это. Полковник Дженкинс бросил бинокль и выхватил револьвер, а Скотт и Стюарт поднялись на колени и потянулись за своим оружием, но Каваньяри остановил их властным жестом, и все пятеро замерли на месте, затаили дыхание и стали ждать, пока над равнинами внизу разливался рассвет и далекие снега загорались розовым в сиянии зари нового дня.

Незримый человек явно был опытным ходоком по горам: учитывая трудности восхождения, он продвигался вверх по опасному склону с замечательной скоростью и вскоре, словно желая доказать, как мало действуют на него высота и напряжение физических сил, принялся напевать «Закхми дил», старинную песню, известную всем патханам. Не громко, а насвистывая сквозь зубы, ибо азиаты не свистят губами.