Башня у моря - Сьюзен Ховач (1974)

Мы в Ирландии не были отрезаны от мира: каждый день мальчик-конюх отправлялся за газетой, которую привозили в Линон дилижансом из Голуэя, но от событий в мире я была так далека, словно они происходили на другой планете. Однако стоило нам вернуться в Вудхаммер, как все это изменилось, и мне пришлось вспомнить о гигантских потрясениях в моей стране, оставляющих после себя кровавые следы катастрофы. Томас родился во время обстрела форта Самтер в апреле. Два дня спустя Линкольн призвал страну к оружию, а затем последовали новости о новых отделениях: Виргиния, Северная Каролина, Арканзас, Теннесси… и наконец мне стало казаться, что я слышу звук, будто рвется материя, – Америка разделялась на две части. Даже хорошие новости – сообщения о том, что некоторые рабовладельческие штаты отказались выходить из Федерации, – сопровождались новостями о разгроме федеральных войск в сражении у Булл-Рана. Меня охватила паника, когда я узнала об этом, но Фрэнсис написал: «Такого не повторится потому, что к следующему разу мы как следует подготовимся, и потому, что армию Потомака возглавит лучший из генералов, какой есть в Соединенных Штатах». И тогда я в первый раз услышала зловещий лязг имени Джорджа Б. Маклеллана.

К этому времени я, как и Фрэнсис, избавилась от моего первоначального недоверия к Линкольну, и теперь, когда война началась, у меня не оставалось сомнений, на чьей стороне правда. Но для меня, живущей ныне в Англии, одним из самых невыносимых аспектов войны было столь несуразное отношение к ней англичан. Прежде всего никто понятия не имел, за что сражаются люди. Большинство считало, что война как-то связана с вмешательством государства и нарушением прав собственности, а у англичан резко отрицательное отношение к вмешательству правительства в эту сферу. Даже люди, симпатизирующие Северу, считали, что дело только в неприятии рабства и не имеет никакого отношения к конституционным вопросам, но в то время эти люди были в меньшинстве, поскольку общественное мнение симпатизировало южанам.

Тщетно Эдвард с иронией объяснял мне, что англичане в споре, как правило, встают на сторону слабейшего. Я пребывала в ярости, и такое объяснение меня просто не устраивало. Я прекрасно знала, что Англия давно озлобилась на северные штаты и рассматривает Америку как конкурента в мировых делах. Перспектива утереть нос этому конкуренту была слишком заманчива, чтобы ею не воспользоваться, но я считала, что такое поведение раскрывает наиболее непривлекательные стороны англо-саксонской натуры.

Несмотря на обескураживающие известия из Америки и несносное отношение англичан, я чувствовала себя хорошо в Вудхаммере и порадовалась, когда мы вскоре стали чуть не каждый день принимать гостей, так что у меня не оставалось времени скучать. Среди знакомых, которых Эдвард пригласил на охоту, был и его ближайший друг лорд Дьюнеден, чью младшую замужнюю дочь я нашла наиболее близкой мне по духу. Ситуация лорда Дьюнедена напоминала ситуацию Эдварда до нашего брака. Он вот уже несколько лет как вдовствовал и подумывал о том, чтобы жениться еще раз. Я даже думала, что он может последовать примеру Эдварда и жениться на женщине гораздо моложе себя, потому что Дьюнеден проявлял необычайное внимание к Катерин, но сама Катерин быстро пресекла мои подозрения на сей счет, сообщив, что я начиталась всяких фривольных романов и имею слишком живое воображение.

– К тому же, – добавила Катерин, наслаждавшаяся уединением вдовьего траура, – я теперь долго не выйду замуж, а если вообще решусь, то выберу не плешивого старика.

Я не думала, что лорд Дьюнеден слишком стар для нее, – Эдвард был старше, но в том, что касается лысины, а к тому же и склонности к полноте – тут я с Катерин не могла не согласиться.

– Но он очень обаятельный, – возразила я. – И очень добрый.

– Может быть, – ответила Катерин с привычной холодностью, после чего мы с ней лорда Дьюнедена больше не обсуждали.