Париж в любви - Элоиза Джеймс (2012)

Во время научной конференции, ради которой я приехала в Венецию, был один пренеприятный момент. Весьма профессиональный актер разыграл сценку, изображая мошенника времен Ренессанса. Он взмахнул крошечным пузырьком с «Росой Венеры» в сторону моих оранжевых волос и продекламировал: «Дамы, которые седеют, — это вернет ваши каштановые локоны». Я рассмеялась, но с горечью подумала об итальянском парикмахере, который пообещал вернуть моим белокурым волосам их натуральный рыжий цвет.

* * *

Когда мы вернулись во Флоренцию, Марина объявила, торжествуя, что нашла хорошего ветеринара — не то что этот парень, который глумился над талией Мило. Этот новый ветеринар якобы сказал, что Мило не виноват в том, что он — чихуа-хуа весом в двадцать семь фунтов. Это наша вина — потому что мы его кастрировали. «Все стерилизованные собаки страдают ожирением», — сообщила мне Марина. Мы тщетно доказывали, что в Америке полно здоровых собак с нормальным весом, которых лишили одной маленькой детали. Завтра мы летим в Париж, и это, вероятно, неплохо для сохранения мира в семье.

* * *

Анна вернулась домой и сказала: «Мы с Домитиллой теперь лучшие друзья!» Это была в самом деле интересная новость. «Как это случилось?» — осведомилась я. «Домитиллу снова выгнали из класса, а я подняла руку и попросилась в туалет. Потом я вышла в вестибюль и дала ей моего розового хомячка, и теперь… — с уверенностью заявила Анна, — она меня любит». Боюсь, ничего хорошего не выйдет из дружбы, в основе которой лежит сделка. Однако я не знала, как высказать это соображение, не показавшись скептиком.

* * *

Продолжая читать мемуары Клода о Париже, я поняла, что, пожалуй, он не особенно мне нравится. Клод считал, что «спонтанное чувство юмора» редко встречается у женщин. И, что еще хуже, он заявляет, что женские чары — всего лишь приманка: «ниже — стальные пружины». У доктора Фрейда нашлось бы что сказать насчет этих «стальных пружин ниже».

О бюстах и бюстгальтерах

У мужчин особые отношения со своими пенисами. Они дают им имя, сравнивают их. Я редко встречала женщин, которые превращали бы свои груди в тайных лучших друзей — даже те, кто лукаво называет их «девочками».

Большую часть своей жизни я была удовлетворена своей грудью: она вскормила моих детей в младенчестве и была очень востребована в постели. Этот взвешенный подход отразился на моем ящике с дамским бельем. К двадцати с лишним годам там собралась пестрая коллекция, от простых хлопчатобумажных лифчиков до шелковых бюстгальтеров с кружевами, предназначенных для ночей, когда кому-то захочется сорвать с меня белье зубами. Эти изысканные вещицы были гордостью моей коллекции.

Время шло, я вышла замуж, потом — как ни прискорбно — был рак. Мои кружева и атлас износились и постепенно сменились простыми, а потом и «лечебными» лифчиками с разными вставками. После того как мне сделали искусственную грудь, я стала одержима хлопчатобумажными лифчиками, словно, изгоняя синтетику из моего гардероба и заменяя органическими материалами, я снова стану здоровой и органической. Моими любимыми были два одинаковых лифчика из хлопка, которые изначально были красными, но после нескольких стирок приобрели кирпично-розовый оттенок. Они вытянулись, но мои новые груди остались упругими.

А потом случился Париж. В истории моей жизни этот год в Париже можно назвать Годом Бюстгальтера. Как-то раз я зашла в отдел дамского белья в «Галери Лафайетт» и бесстыдно подслушала разговор продавщицы с покупательницей — очень элегантной, сдержанной женщиной определенного возраста (наверно, лет шестидесяти пяти или семидесяти). Мадам понравился бюстгальтер из кремового шелка, на котором были вышиты черные розы. Но она заявила, что не купит его, если нет таких же трусиков. Мне пришло в голову, что, вполне возможно, дома ее ждет страстный и столь же элегантный парижанин, также определенного возраста (или моложе!). Но, что важнее, его мнение ей безразлично.