Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни - Норман Оллестад (2009)

Ледяная стенка воронки отнимала у меня все силы. Я полностью сосредоточился на ежеминутных решениях, заглушая мысль о своей чудовищной ошибке и последовавшим за ней постыдным чувством облегчения. В какой-то момент туман сгустился настолько, что я оказался в самом центре воронки. Лед там был чуточку тверже, и мне пришлось еще больше усилить концентрацию. Я решил, что пытаться выбраться из центра воронки слишком рискованно.

Довольно долго я пробирался по кровавому следу. Я уже понял, что без ледоруба (или, на худой конец, перчаток) рано или поздно потеряю сцепление со льдом, а здесь нет ни деревьев, ни камней, которые могли бы меня спасти. Да, я мог сорваться со скалы, или удариться о ствол при падении, или налететь на дерево у подножия спуска. Но пока что вот он я – на сотни метров ниже места катастрофы, и все еще жив, все еще в сознании. «Это же фруктовая водичка», – сказал я себе.

Постепенно воронка мелела, углубление шло на убыль, и я выбрался из нее на твердую снежную корку. Я оказался на той же стороне ската, по которой мы двигались все это время, до того как нас затащило в воронку. Хотелось пить, и я решил передохнуть несколько минут и поесть снега. Заметил, что костяшки пальцев на обеих руках содраны до костей. Боли не было. Я слишком замерз, чтобы ощущать боль. Глотал снег, пока не утолил жажду, а затем снова двинулся вниз.

Кровавый след оборвался у древесного ствола. Это было первое большое дерево, встретившееся мне с начала спуска. Я огляделся в поисках Сандры. Окликнул ее. Ответа не было. От прилива адреналина, который гнал меня найти ее и искупить свою вину, я почувствовал дурноту. Я метался туда-сюда, заглядывая под пелену тумана и пытаясь стряхнуть с себя тошнотворный стыд.

Затем я снова осторожно двинулся вниз, стараясь думать не о своей ошибке, а о льде. Я рассчитывал, что склон станет более пологим, но круча казалась бесконечной, и переживал я только из-за этого.

Вдруг я снова увидел красные полосы на снегу. Сандра стукнулась о дерево, которое осталось наверху, и пролетела дальше. Снова зашевелился стыд, но его пересилила необходимость следить за спуском.

* * *

Горизонтальная полоса мягкого снега вела поперек склона, прочь от воронки, к другому каменистому бортику. Такая твердая поверхность была слишком большим искушением для моих рук и ног, и я поднялся по ней выше, к группе деревьев, растущих из скалы. По снежному валу взобрался на плоский камень. Обхватив ствол руками, с трудом встал на ноги, онемевшие до кости. От деревьев отражался свет, и было очень здорово вырваться из серой пелены и ощутить рядом что-то живое, подержаться за него и получить от него силу.

Каменистый хребет дугой уходил в туман. В просвете между гребнем тумана и пеленой облаков, меж двух слоев серого, виднелась крыша. Она приблизилась, но я все еще находился страшно высоко. Отсюда, с более низкой точки, стало очевидно, что массивный хребет слишком велик, чтобы я мог на него взобраться. Придется искать проход через ущелье. А вдруг там и нет никакого прохода? Ноги у меня задрожали. Я попытался набрать в легкие воздух и представил, как застреваю в темном ущелье и скребусь по каменным стенкам, пытаясь выбраться.

Я поглядел наверх, словно надеялся опять увидеть вертолет. Но если уж они не заметили меня, когда пролетали прямо над моей головой, а туман был совсем легкий, то сейчас, под этим свинцовым пологом, не было вообще никаких шансов. Вершины и долины, изрезанные ущельями и покрытые густыми лесами, простирались на многие километры, а я был лишь затерянной посреди них песчинкой.

Обхватив ствол обеими руками, я повис на нем и опустился на скальный хребет. Я знал, что под ногами у меня – мягкий снег, и, отпустив дерево, начал спускаться по снежному валу, ведущему к скату.