Пока тебя не было - Мэгги О`Фаррелл (2013)

Потом наступал вечер пятницы, и Моника встречалась лицом к лицу с двумя детьми в одинаковых вельветовых платьях, заказанных по почте, подолы у которых уже висели немножко неровно, – как ей хотелось распороть швы и переделать их как надо; дел-то на пару минут, – дети мчались по дому в поисках кота, которого любили.

Дженни, их мать, быстренько устроила так, чтобы кот остался на попечении Питера, когда они разъехались: настояла на том, чтобы это создание продолжало жить тут. И Моника быстро догадалась почему. Животное не понимало, что можно есть, а что нельзя: оно сжирало куски бумаги, резинки для волос, метры бечевки, ярлыки с одежды. Раньше она такого не видела. Если лисы разрывали в переулке мусорные мешки, то кот грыз засохшие кости, полусгнившие рыбьи головы, заплесневевшие корки, жевал стаканчики из-под йогурта и старые шнурки. А потом шел в дом, оглушительно орал под кухонной дверью, пока Моника не сдавалась, а затем отрыгивал неподобающее содержимое желудка на ковер, на свеженатертые воском полы, на коврик в прихожей, на кухонный стол.

Как недавно сказала Моника Питеру, если еще хоть раз придется оттирать кошачью рвоту с мебели, она завоет в голос.

Сегодня его надо было чесать: четверг – день, когда Моника любила убирать в доме, стирать все следы пребывания девочек, наводить порядок, извлекать из шерсти кота все обрывки листьев и сор. Но странное дело, она не могла его найти. Звала внизу, у лестницы, у двери во двор, у входа в старый гниющий амбар. Погремела коробкой с его вонючей едой. Открыла и закрыла холодильник нарочито громко. И ничего.

Моника раздраженно щелкнула языком. На ней был фартук, который она приберегала для таких случаев. И резиновые перчатки. Кошачья щетка с металлическими зубьями была уже наготове, отмокала в антибактериальном средстве. Где же эта тварь?

Она позвала еще несколько раз, потом сдалась, сняла специальный фартук и перчатки и с тряпкой для пыли направилась к каминной полке.

Но потом, когда она выносила мусор, ей бросилось в глаза что-то темное на клумбе. Сперва она подумала, что дети что-то уронили или кто-то из переулка кинул что-то через их стену: шляпу или, может, ботинок. Она заслонила глаза ладонью от солнца и поняла, что это кот, нелепо сгорбившийся у ствола желтеющего куста жасмина.

– Вот ты где, – сказала Моника, но голос у нее дрогнул.

Глаза кота были подернуты пленкой, грудь расширялась и сжималась от быстрых, лихорадочных вдохов и выдохов, голову он склонил низко-низко. Моника присела и увидела порванную, словно ткань, кожу на задней лапе, запекшееся красное месиво и какое-то белое пятнышко. Она вскрикнула и попятилась обратно на дорожку. Огляделась, словно ища помощи, потом побежала в дом, комкая ткань передника.

Когда она влетела в прихожую, звонил телефон, и она схватила трубку.

– Алло, Кемден три-восемь-три…

Голос матери, на середине предложения:

– …и я думала, может, ты знаешь, куда он мог пойти, потому что…

– Мама, я сейчас не могу говорить. Тут такой ужас, и…

– Что случилось? – Мать тут же включилась в происходящее, ощутив опасность рядом со своим ребенком. – Что такое? Что-то с Питером?

– Нет. С котом.

– Что с котом?

– Нога. Вся переломана, в крови. Он сейчас сидит в саду сгорбившись, он так странно себя ведет, и я не знаю, что делать.

– Бедняжка. Наверное, его машина сбила. Он ведь живой, да?

– Да. Во всяком случае, дышит. Я не знаю, что делать, – повторила Моника.

– Что ж, надо отвезти его к ветеринару.

– К ветеринару?

– Да. Ему там помогут. Бедненький, – повторила Гретта.

Мягкосердечие, с которым мать относилась к мелким млекопитающим, желательно беспомощным, всегда заставало Монику врасплох.

– Не могу.

– Почему?

– Не могу его в руки брать. Не такого.

– Надо, детка. Заверни его в полотенце, если и правда не можешь к нему прикоснуться. Просто положи в коробку и отвези.