Дворец ветров - Мэри Маргарет Кей (2012)

Аш не решился пойти на такой риск: Сита слишком слаба, чтобы передвигаться самостоятельно, и она умрет медленной смертью от голода и жажды, не вернись он обратно. Но даже если он останется с ней, они оба умрут, так как рано или поздно кто-нибудь обнаружит их здесь. На расстоянии более мили вокруг нет никакого другого укрытия, лишь плоская голая равнина да широкая гладь реки. Он ни за что не стал бы искать пристанища в таком месте, но вчера, когда они бежали из караван-сарая, уже сгущались сумерки, и, побоявшись идти по проезжей дороге, он свернул на открытую равнину. Они достигли скал на берегу реки через час после восхода луны и вынуждены были остановиться тут, потому что Сита вконец обессилела. Понимая, сколь ненадежное укрытие представляет собой одинокое скопление скал посреди открытой местности, Аш намеревался уйти отсюда на заре и найти убежище получше. Но теперь солнце уже разогнало утренние туманы, и он ясно видел предгорья – снега высоко над ними изменили цвет с розового и янтарного на ослепительно белый. Настало утро нового дня, и его мать умирала.

«Это неправда. Я не допущу, чтобы она умерла!» – лихорадочно думал Аш, крепко обнимая Ситу, словно этим мог оградить ее от опасности. Но внезапно он понял с безысходной тоской, что это правда, что она покидает его навеки. Сердце его мучительно сжалось от горя, ужаса, отчаяния, и он уткнулся лицом в плечо любимой матери и заплакал навзрыд, как плачет ребенок, содрогаясь всем телом и задыхаясь от рыданий. Слабые руки Ситы утешительно гладили мальчика по спине, родной голос нашептывал ему на ухо ласковые слова и говорил, что он не должен плакать, ведь он мужчина. Он должен быть отважным и сильным, и перехитрить своих врагов, и стать бара-сахиб-бахадуром, как его отец и старый хан-бахадур Акбар-хан, в честь которого его назвали. Разве он не помнит дядю Акбара, который брал его с собой охотиться на тигра? Тогда он был совсем крохой, но ни капельки не боялся, и они все очень гордились им. Сейчас он должен быть таким же смелым и помнить, что в конце концов смерть приходит ко всем – и к радже, и к нищему, и к брамину, и к неприкасаемому, и к мужчине, и к женщине. Все уходят одним путем и снова рождаются…

– Я не умираю, пьяра. Я просто ухожу отдыхать и ждать нового рождения. И в следующей жизни, коли боги будут милостивы к нам, возможно, мы с тобой снова встретимся. Да, непременно встретимся… может статься, в нашей долине…

Сита начала рассказывать про долину затрудненным, прерывистым шепотом, тяжело задыхаясь, а когда рыдания Аша мало-помалу стихли, она перешла от этой милой сердцу, давно знакомой истории к старой детской песенке, которой часто убаюкивала мальчика в прошлом.

– Нини баба, нини, мукан, роти, чини, – чуть слышно напевала Сита. – Роти мукан хогья… хамара… баба… согья…

Голос ее звучал все тише, тише и когда наконец пресекся, Аш не сразу понял, что остался один.

Длинные синие тени раннего утра сократились до куцых теней полудня, а потом снова начали удлиняться по мере того, как солнце спускалось к далекому горизонту и близился вечер.

На равнине кричали куропатки, дикие утки крякали на реке, и на белых берегах Джелама черепахи, весь день нежившиеся на солнцепеке, уже соскальзывали обратно в воду. Скоро сгустятся сумерки, и надо идти, с тупым безразличием подумал Аш. Он пообещал продолжить путь, и у него не осталось причин задерживаться здесь.

Он медленно поднялся на ноги, двигаясь с трудом, поскольку целый день просидел подле тела Ситы, сжимая в руке ее коченеющую натруженную ладонь. Мышцы у него сводило судорогой, ум мутился от горя и потрясения. Он не помнил, когда ел в последний раз, но не чувствовал голода – только страшную жажду.