– Здесь мой бизнес, мистер, тот самый, в котором ваш пистолет проделал дырки. Так вот: один бизнес я уже потеряла, спустилась с небес на землю, и второй терять не намерена. Я остаюсь. Ваша комета может лететь куда подальше.

Микал Марголис энергично кивнул и крикнул:

– Верно! Верно!

Затем поднялась Рути Синяя Гора, и вокруг нее снежными завалами создалось молчание.

– Да? – сказал Доминик Фронтера устало. – Только вопрос, если можно, а не монолог со скамьи подсудимых.

– М-р Фронтера, – сказала простушка Рути, которая из всего фурора поняла только, что ее друзья в опасности, – нельзя делать моим друзьям больно.

– Леди, меньше всего на свете я хочу сделать вашим друзьям больно. Если, однако, они хотят причинить себе боль сами, если здравый смысл не подсказывает им, что нельзя стоять на пути у беды, это совсем другая история.

Рути не поняла ответа представителя РОТЭХа.

– Я не дам вам сделать моим друзьям больно, – глухо пробормотала она. В помещении установилась неловкая тишина, какая обычно предвещает нечто из ряда вон. – Если бы вы любили их так сильно, как я, вы не делали бы им больно. Поэтому я сделаю так, что вы полюбите меня.

С возвышения д-р Алимантандо заметил сияние на ее лице за долю секунды до того, как Рути Синяя Гора сбросила четыре года аккумулированной красоты на Доминика Фронтеру. Временный председатель сразу нырнул под временно-председательский столик и закрыл глаза рукой. Доминик Фронтера ничего такого не заметил. Целых тридцать секунд он стоял в свете сверхновой, после чего издал странный клекот и повалился на пол кулем с бобами.

Д-р Алимантандо взял ситуацию под контроль. Указал на пилота, которого спасли поляризующие контактные линзы.

– Унесите его отсюда в какой-нибудь номер, – приказал он. – Вы двое – покажете, куда нести. – Он велел Персее Голодраниной и Микалу Марголису помочь пилоту отволочь пораженного любовью агента РОТЭХа в комнату, где Доминик Фронтера очухается. Гвалт народа д-р Алимантандо унял одним взглядом.

– Ну, все вы слышали, что наш друг тут рассказывал, и я ни на секунду не сомневаюсь, что все это правда. Поэтому я приказываю всем и каждому приготовиться к эвакуации. – Народ оцепенел от ужаса. – Спокойно, спокойно. Эвакуация – последнее средство. Ибо я, Алимантандо, собираюсь спасти этот город! – Он постоял пару минут, принимая овацию аудитории, и выскользнул прочь из трактира спасать мир.

Глава 17

Одну ночь и один день д-р Алимантандо исписывал стены погодной комнаты хронодинамическими символами. Поток логики зародился за три года до того в заднем левом углу кухни д-ра Алимантандо, перебрался через гостиную, столовую и холл, вскарабкался по лестнице, сбившись с пути, сделал небольшой крюк в спальнях номер один и номер два, пересек ванную, пробороздил стены туалета, одолел еще один лестничный пролет и достиг погодной комнаты, где зазмеился спиралью по стенам – один круг, второй, третий – выше, выше, пока в центре потолка не осталось пустое место размером с доллар.

Под этим местом сидел, обхватив голову руками, д-р Алимантандо. Его плечи дрожали. Дрожали они не от слез, а от злости, монументальной злости на глумливую вселенную, которая, как расфуфыренная танцовщица румбо в опиумном вертепе Белладонны, сбрасывает одежды слой за слоем – только чтобы в момент окончательного оголения погас свет.

Он сказал людям, что спасет их город.

Но не мог этого сделать.

Ему не давалась недостающая перестановка.

Ему не давалась алгебраическая формула, которая уравновесила бы пятнадцать лет исписывания стен на Дороге Запустения, и в Цзинцзян-сожэне, и в Универсиуме Льюкса – и свела бы все это к нулю. Д-р Алимантандо знал, что формула существует. Колесо должно вращаться, змей кусает себя за хвост. Д-р Алимантандо подозревал, что формула проста, но вывести ее не мог.