Империя тишины - Кристофер Руоккио (2018)

Даже не взглянув на меня в этот раз, отец поднял руку и щелкнул пальцами.

– Мы милосердны, как сама Мать-Земля, – обратился к толпе отец. – Гибсон долго служил нашему дому, и в память об этой службе мы придержим Белый меч.

Он отклонил возражения Эусебии, и по тому, как быстро она уступила, я понял, что все было решено заранее.

– Сэр Феликс.

Кастелян выступил из тени, и я побледнел. Сэр Феликс, лучший после Гибсона мой учитель, был одет не в боевые доспехи, а в черно-белые религиозные одежды. Рядом с ним появился катар Капеллы, с бритой головой и с повязкой из черного муслина на глазах.

Не произнеся ни слова, сэр Феликс проводил палача вниз по лестнице к столбу, у которого стоял Гибсон.

– Стойте! – закричал я и метнулся к ним.

Охранники схватили меня под локти закованными в броню руками. Катар подошел к Гибсону, достал клинок, горящий в дневном свете жаром далеких звезд. Не колеблясь ни секунды, он ввел тонкое, как игла, лезвие в нос Тора Гибсона и резко выдернул. Окруженная плазмой кромка разрезала ноздри старика до самой кости. Гибсон завопил и обмяк, хватая ртом воздух. Теперь он всю оставшуюся жизнь будет носить клеймо преступника. Плазменный нож одновременно прижигал рану, так что кровь не залила лицо старика.

Лорд Алистер взмахнул ладонью, и два пельтаста сорвали мантию с Гибсона. Она забилась на ветру над его худыми плечами, словно сломанные крылья, обнажив бледную кожу. Сэр Феликс, как доверенное лицо отца, принял у катара треххвостую плеть для предстоявшего истязания.

– Пощади его, отец!

Я попытался вырваться из рук охранников. Отец словно и не слышал меня.

Двое солдат прижали Гибсона к столбу, лицом к грубым волокнам дерева. Кастелян вознес плеть, и та разорвала кожу схоласта, словно марлю. Звук, который испустил Гибсон, потряс меня: это был жалобный, выворачивающий душу вой. Я не видел старика с того места, где стоял, удерживаемый за руки, но мог представить кровавые полосы, которые плеть оставляла на его теле. Она опустилась вновь, и всхлипы Гибсона сменились воплем. На мгновение я увидел его лицо, поразительно изменившееся. Добродушный старик, которого я знал, с его бесконечным потоком цитат и тихих наставлений, исчез. Боль превратила его в слабую тень человека.

Плеть опускалась снова и снова. Пятьдесят раз, и после каждого удара всхлипывания схоласта сменялись криком. Я никогда не забуду его лицо. Под конец он перестал кричать и стиснул зубы, чтобы вынести боль. Когда я думаю о силе, то на ум мне приходят не армии, которые мне довелось видеть в своей жизни, не сражающиеся солдаты. Я вспоминаю Гибсона, сгорбленного, истекающего кровью, но не утратившего достоинства.

Отец смотрел на него, не проронив ни слова. Когда сэр Феликс с плетью в руке снова встал рядом, архонт Мейдуа лишь распорядился:

– Унесите его! – и добавил, обращаясь ко всем логофетам и секретарям, собравшимся во дворе: – Возвращайтесь к работе! Все до единого!

– Почему ты это сделал?

Я освободился от стражи, двинув охраннику локтем по лицу. Толпа внизу начала утекать обратно в замок, погруженная в молчание жестоким зрелищем. Как бы ни радовал их вид крови во время Колоссо, вся доблесть и все веселье пропали, когда жертвой стал кто-то из своих.

– Потому что это не мог быть ты, Адриан, – ответил отец тихим голосом, уже не усиленным динамиками.

Я замер на месте, ошеломленный не столько жестокостью его откровений, сколько тем, что он снова назвал меня по имени. Отец взмахом руки отослал Феликса и сцепил пальцы, словно для молитвы. В этот день он надел полный набор колец, по три на каждую руку. Все они были украшены большими рубинами, гранатами или сердоликами, красное на серебряном – символ его положения и в каком-то смысле могущества. Но обручального кольца я среди них не увидел. Как не видел никогда прежде.

– Я? – наконец удалось выговорить мне тонким, высоким голосом, как у Криспина.