В-третьих, отношения между политикой и сообществом в движении геев отличаются от этих отношений в женском движении. В каком-то смысле сообщество геев существовало до движения за освобождение геев – в скрытых социальных сетях, в определенных городских кварталах и гей-барах. Движение сделало это сообщество открытым и придало мощный импульс его развитию. С этого времени стал хорошо известен гейский капитализм. Между развитием гейского капитализма и развитием женского бизнеса существует определенная параллель, но расклад сил в бизнесе у них разный. К концу 1970-х годов собственники гейского бизнеса в ряде городов приобрели статус альтернативных лидеров. Они выражали интересы геев особым образом, будучи сильно лично заинтересованными в консолидации гейских идентичностей и отнюдь не заинтересованными в революционизировании сексуальности в остальном обществе. Лозунг раннего этапа движения за освобождение геев – «Каждый гетеросексуал (straight) – цель движения за освобождение геев» – в этом контексте не нес в себе никакого смысла, кроме потенциальных неприятностей. Денис Альтман указывает на тенденцию преобразования политики геев в политику группы интересов (interest group) по модели деятельности этнических сообществ, которые нацелены на достижение договоренностей с государством и другими группами интересов.

Поскольку эта тенденция набрала силу, социальный радикализм движения за освобождение геев легко разворачивается против трендов, которые способствуют формированию социальной идентичности гомосексуалов и их уверенности в себе в приватной сфере. Движение за освобождение геев все больше и больше рискует утратить ту базу, которое ранее создало. Эта стратегическая дилемма непроста. Одно из ее следствий, как мы уже говорили выше, – дискуссия о деконструкции. Другим ее следствием служит разворот политических активистов в сторону электоральной политики и местной государственной власти. Надо отметить, что этот разворот привел к некоторым успехам в условиях Сан-Франциско, Сиднея и Лондона. Таким образом, политики-геи подошли к проблеме существенного присутствия в государстве иным – в отличие от феминисток – путем.

Движения за прогрессивную гендерную политику, организовывавшиеся мужчинами-гетеросексуалами, имели значительно меньшие масштабы. Мы уже говорили о движении за освобождение мужчин 1970-х годов. Большая часть этого движения была основана на полоролевом подходе к гендерным отношениям и потому не принимала во внимание вопросы власти и эксплуатации. Группа, которой принадлежит главная власть, не может быть освобождена. Проблемы перестройки маскулинности (reconstruction of mаsculinity), поднимавшиеся на этом начальном этапе, вполне реальны, и они поднимаются опять как феминистками, так и авторами-мужчинами. Сложность в организации движения мужчин с целью демонтажа гегемонной маскулинности связана с тем, что его логика заключается не в выражении коллективного интереса, а в попытке демонтажа этого интереса. Хотя и существуют достаточно веские причины, чтобы предпринять этот демонтаж (некоторые из них приведены во Введении к настоящей книге), шансы на широкую мобилизацию людей в это движение ничтожны.

Поэтому фокус контрсексистской политики гетеросексуальных мужчин ограничивался проблемами частной жизни. Я бы сказала, что значительная часть их энергии была направлена на абсолютно приватные переговоры по поводу отношений с женщинами-феминистками в контексте межличностных гендерных отношений и домохозяйства. Между мужчинами, участвовавшими в этой политике, обмен идеями и опытом был незначительным. Исключение составляли мужские группы (men’s groups), строившиеся по образцу феминистских групп роста сознания, которые до сих пор существуют, и отдельные сетевые проекты, осуществлявшиеся в местных сообществах сторонниками левых взглядов (см. об этом выше).

Примечания

Масштабы гендерной политики