Как я уже отмечал, наши самые занимательные с чисто криминальной точки зрения похождения менее всего отвечают скромным целям моих записок. Какой-нибудь виртуоз лома и отмычки с неподдельным интересом прочел бы их в специализированном журнале (если бы таковой издавался), но как свидетельство непревзойденных, хотя и нешумных успехов они могли показаться и чересчур приземленными, и чересчур запутанными, а подчас и вовсе недостойными и даже опасными. Два последних эпитета наряду с другими, еще более резкими, не раз выходили из-под послушного пера благонамеренных писак и адресовались не столько Раффлсу и его деяниям, сколько их летописцу. Согласиться с подобными ханжескими высказываниями я, разумеется, не могу. Горячо отвергая их в целом, я настаиваю, что сочинения мои — красноречивое предупреждение миру. Раффлс был гением, не получившим признания! Он обладал находчивостью, фантазией, несравненной смелостью и беспримерной выдержкой. Он был стратегом и тактиком, и уж нам-то хорошо известна разница между тем и другим. И такой человек месяцами прятался, как заяц в норе, ни днем, ни ночью не мог показаться на улице, даже переодетым, под угрозой и этот наряд сменить на погребальные одежды. Успех слишком часто оборачивался для нас неприятностями. Как тут было не вспомнить веселые, беззаботные развлечения на крикетной площадке и noctes ambrosiana[18], проведенные в Олбани!

Теперь же к постоянной угрозе быть узнанными прибавилась новая, о которой я не подозревал. Шарманщики-неаполитанцы давно перестали меня волновать, хотя из-за них история Раффлса лишилась страниц, посвященных загадочным событиям в Италии. Но он их не вспоминал, и я выкинул из головы его абсурдные идеи о связи шарманщиков с каморрой и о слежке за ним. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон. И вот однажды осенним вечером — боже меня упаси попусту нагонять страх на доверчивых читателей, — однажды осенним вечером мы присмотрели особняк на Пэлис-Гарденс, но, когда приблизились к нему, Раффлс не остановился. Улица была пустынна, окна темны. Тем не менее Раффлс взял меня под руку, и без единого слова мы двинулись дальше. Дойдя до Ноттинг-Хилла, быстро свернули налево, еще быстрей миновали Сильвер-стрит, покружили по боковым улицам и, промчавшись по Хай-стрит, вдруг оказались у собственного дома.

— А теперь наденьте пижаму, — войдя в квартиру, произнес Раффлс таким строгим тоном, словно речь шла о чем-то важном. Вечер был не по-сентябрьски теплым, и я не стал возражать, хотя, послушно переодевшись и вернувшись в комнату, обнаружил, что мой деспотичный друг еще не снял ни ботинок, ни шляпы. Свет он тоже не включал и, стоя у окна, смотрел через шторы на улицу. Он позволил мне зажечь газ и взял сигарету, не притронувшись к спиртному.

— Вам налить? — спросил я.

— Нет, спасибо.

— Что случилось?

— За нами следили.

— Не может быть!

— Вы хотите сказать, что вы не видели.

— Не понимаю, как вы смогли увидеть, не оборачиваясь.

— Я даже сквозь стены вижу, Кролик.

Я взял бокал и наполнил его с большей щедростью, чем собирался.

— Так вот почему…

— Именно поэтому, — кивнул Раффлс, он был серьезен, и я отставил полный бокал.

— Значит, они шли за нами!

— Начиная от Пэлис-Гарденс.

— Может быть, они отстали на подъеме?

— Может быть, но сейчас один стоит внизу на улице.

Он не шутил, напротив, был очень мрачен. И до сих пор не переоделся, по-видимому считая это ненужным.

— Сыщики в штатском? — со вздохом проговорил я, развивая мысль о переодевании и вспоминая отвратительные полосы, украшавшие меня в неглубоком прошлом. На этот раз я получу вдвойне. В воздухе запахло тюремной баландой… но тут я поймал взгляд Раффлса.