На ежегодный сбор налогов он выдвинулся из своей резиденции в Махенге около месяца назад и, как обычно, начал с северной провинции. Экспедиция оказалась необычайно успешной: деревянный сундук с нарисованным на крышке хищным черным орлом тяжелел день ото дня. Герман занимал себя тем, что подсчитывал, сколько лет ему понадобится провести в Африке, чтобы, вернувшись домой в свой родной Плауэн, спокойно уйти в отставку и приобрести давно облюбованное поместье. «Еще года три, если они окажутся такими же плодотворными, как этот», – решил он про себя. Он весьма сожалел, что тринадцать месяцев назад на Руфиджи ему так и не удалось захватить дау О’Флинна – это могло бы на целых двенадцать месяцев приблизить день его отбытия. Воспоминания всколыхнули в нем остатки гнева, который он не замедлил обрушить на очередную деревню, увеличив там жилищный налог в два раза. Это вызвало такой вой протеста у тамошнего вождя, что Фляйшеру пришлось кивком подать знак сержанту, чтобы тот начал демонстративно доставать из переметной сумы веревку.

– О, упитанный красавец слон-самец, – поспешил изменить свою реакцию вождь. – Если бы ты только немного подождал, я бы принес тебе деньги. У меня есть новая хижина, где нет ни блох, ни вшей, где твое прекрасное тело могло бы отдохнуть, а для утоления твоей жажды я бы прислал к тебе юную девушку с пивом.

– Вот и хорошо, – отозвался Герман. – Пока я буду отдыхать, с тобой побудут мои аскари. – Он кивнул сержанту, чтобы тот связал вождя, а сам поковылял в сторону хижины.

Вождь отправил двух из своих сыновей копать в лесу под деревом, и часом позже те вернулись из леса со скорбными лицами и тяжеленным мешком.

Удовлетворенный Герман Фляйшер выписал вождю официальный чек на получение с него девяноста процентов содержимого мешка – десять процентов Фляйшер позволял оставить себе «за хлопоты», – и тот, не зная ни слова по-немецки, с облегчением его принял.

– Я останусь в твоей деревне на ночь, – заявил Фляйшер. – Пришли мне ту же девушку готовить еду.

Появившийся среди ночи «посыльный» с юга потревожил Германа Фляйшера в самый неподходящий момент. А принесенные им новости растревожили его еще сильнее. Из слов туземца о том, что новый германский комиссар выполняет за Фляйшера его же работу в южной провинции, а заодно и охотится в тех же местах, Герман сразу понял, что речь шла о молодом англичанине, которого он видел на палубе дау в дельте Руфиджи.

Оставив большую часть «эскорта» – включая носильщиков сундука – поспешать за ним в посильном для них темпе, Герман Фляйшер, взгромоздившись среди ночи на белого осла и взяв с собой десяток аскари, рванул на юг атаковать противника врасплох.

Пять ночей спустя, остановившись на ночлег неподалеку от Рувумы, Герман был разбужен сержантом в темный предрассветный час.

– Что такое? – хриплым сонным голосом спросил Фляйшер, приподняв край москитной сетки.

– Мы слышали стрельбу. Один выстрел.

– Где? – Моментально проснувшись, он потянулся за ботинками.

– На юге, в направлении деревни Мтопо, на берегу Рувумы.

Уже полностью одетый, Герман с нетерпением вслушивался в тихие звуки африканской ночи.

– Вы не ошиблись… – начал было он, повернувшись к сержанту, но так и не закончил. Слабо, но определенно четко из далекой темноты донеслись хлопки ружейных выстрелов, потом наступила пауза, и затем – очередной выстрел. – Сворачивайте лагерь! – завопил Фляйшер. – Rasch! Черное отродье. Rasch!

К тому времени, когда они добрались до деревни Мтопо, солнце было уже высоко. Они появились неожиданно из скрывавших их приближение зарослей проса. Развернув своих аскари цепью, словно застрельщиков, Герман Фляйшер намеревался окружить хижины, но, выйдя из полевых зарослей, остановился, опешив от представшего его взору необычного действа, происходившего прямо посреди деревни.