— Не знаю как. Разве что путем тайных махинаций в обход закона. А по закону наследует брату леди Мария. У нее неоспоримые права. Я знаю, что будет означать ее царствование, но не собираюсь помогать тем, кто хочет лишить ее законных прав. Так или иначе, я бы ни за что не хотела быть королевой. Я сама по себе. Я не хочу жить на виду у всех и не хочу принимать на себя бремя правления. Власть и слава меня не привлекают. — Несправедливость всего этого глубоко возмущает меня. — Ах, миссис Эллен, почему Господь посылает мне так много страданий? Все, о чем я прошу, — это прожить жизнь спокойно.

— Нам не пристало обсуждать волю Господа, — напоминает миссис Эллен.

— Говорю вам, милая няня: это не может быть волей Господа. Он бы не допустил подобной несправедливости.

Я сижу ломая руки. Нужно еще многое сделать до отъезда. Миссис Эллен, с видимым трудом овладев собой, начинает собирать мои платья. Я даже не пытаюсь помочь ей, хотя обычно сама пакую свои книги и личные вещи.

— Я не хочу ехать, — говорю я, снова ударяясь в слезы при виде миссис Эллен, достающей мою одежду. — Я не хочу жить с Гилфордом и его родителями. Его мать ненавидит меня, а его отца я боюсь. Они планируют непостижимый в своей чудовищности заговор. Я не хочу принимать в нем участия. Я не предательница.

Нет таких слов, которые могли бы утешить мое страждущее сердце. Миссис Эллен это знает. Она и не пытается ничего говорить, она просто обнимает меня и крепко прижимает к себе. Так мы стоим молча.

Когда она наконец доставляет меня к герцогине, я по-прежнему в слезах и гневе. И все же я послушно целую матушку на прощание и опускаюсь на колени, чтобы получить ее благословение.

— Помни свой долг, — бросает она.

Ясно, что с ее стороны помощи ожидать не приходится.

Мой разум бурлит, пока я покорно следую за герцогиней к роскошной лодке, пришвартованной у пристани, — на ней мы поплывем по Темзе к Стрэнду.

Сидя в лодке и смотря на переливающуюся искрами солнца воду, я не могу вымолвить ни слова. Моя свекровь явно на меня гневается, и я, кажется, понимаю отчего, ибо вела себя непростительно грубо. Тем не менее я ни за что не стану участвовать в заговоре. Я решила изо всех своих сил сопротивляться их планам.

По прибытии в Дурэм-хаус меня провожают в мои комнаты, выходящие на реку. Они темные, с дубовой обивкой, потемневшей от времени, с маленькими окошками в форме ромба. На стене висит портрет Екатерины Арагонской, которая жила здесь много лет назад, как объяснила герцогиня. Эта картина вселяет в меня тревогу: не только потому, что королева была убежденной католичкой, но и потому, что бессовестные люди избрали меня своим орудием для свершения великого зла против дочери Екатерины, леди Марии. Пусть даже я не разделяю религиозных убеждений Марии, я точно знаю, что ее право наследовать брату королю Эдуарду справедливо и законно.

К счастью, Гилфорд уехал с отцом ко двору, так что мне не нужно выносить его общества. Но меня поджидают иные испытания. Вечером мне снова становится плохо, и в следующие несколько дней в желудке у меня не держится даже вода. Я в очень плохом состоянии, страдаю от болезненных и унизительных приступов поноса и жутких желудочных колик. И снова начинаю подозревать Нортумберленда и его несносную жену в попытках отравить меня.

На третий день, попросту испугавшись, что я умру у нее на руках, герцогиня отсылает меня обратно к матушке в Челси.

Здесь, в знакомой и некогда любимой обстановке, я начинаю приходить в себя.

Леди Мария

Хансдон, 4 июля 1553 года.

Сэр Роберт Рочестер и я сидим в комнате, которая служит ему в Хансдон-хаусе одновременно приемной и кабинетом. Я близоруко щурюсь, глядя на два письма, которые держу в руке.