Золотой Лис - Уилбур Смит (1990)

Первые два года Рамон вообще не видел сына, хотя сообщения из военного госпиталя и отчеты из министерства образования постоянно лежали у него на столе, когда он готовил послания для Красной Розы. В конце концов эти отчеты и прилагавшиеся к ним фотографии возбудили его интерес. Он решил съездить из столицы в Буэнавентуру.

Казалось, ребенок его сразу узнал. Он спрятался за ногами Адры и испуганно поглядывал оттуда на Рамона. В последний раз он видел своего отца в выложенной белым кафелем операционной военного госпиталя в Буэнавентуре, когда Рамон руководил процедурой его «демонстративного» утопления перед видеокамерой, которая должна была сломить Красную Розу и окончательно подчинить ее. Николасу тогда было всего несколько недель от роду. Он просто не мог запомнить этот случай — и все же реакция при виде Рамона была слишком явной, чтобы принять ее за простое совпадение.

Но вот что в самом деле застигло Рамона врасплох, так это собственная ответная реакция на этот детский испуг. Он давно уже привык к тому, что люди трепещут от одного его взгляда. Ему крайне редко приходилось прибегать к наглядной демонстрации своей силы и жестокости, чтобы внушить страх окружающим; но в этом случае все было по-иному.

За всю свою жизнь, если не считать матери и двоюродного брата Фиделя, он не испытывал сколько-нибудь серьезной привязанности ни к одному человеческому существу. Всегда считал это одним из своих главных преимуществ. Никакие личные чувства или пристрастия не могли повлиять на него. Все его решения и действия основывались исключительно на трезвом, холодном расчете. В случае необходимости он мог без малейших колебаний пожертвовать старым, испытанным товарищем и впоследствии не испытывать по этому поводу никаких бессмысленных и ослабляющих волю сожалений. Мог нежно и самозабвенно ласкать в постели прекрасную женщину, а через несколько часов не моргнув глазом отдать приказ о ее ликвидации. Он приучил себя быть выше всех этих жалких человеческих сантиментов. Столько лет выковывал себя в сверхчеловека из железа и стали, настоящего ленинца, превратил свое тело и свою волю в смертоносное, остро отточенное сверкающее оружие — и вот, совершенно неожиданно, в этой стали обнаружился изъян.

«Крохотный изъян, — утешал он себя, сидя на волноломе в лучах жаркого карибского солнца и наблюдая за сыном.

— Трещинка толщиной в волосок на сверхпрочном клинке; и то потому, что он часть меня. Кровь от моей крови, плоть от моей плоти, залог моего бессмертия».

Он заставил себя еще раз вспомнить во всех подробностях ту сцену в военном госпитале. Перед его мысленным взором вновь возник младенец, извивающийся в сильной руке врача; он явственно услыхал его отчаянный визг, визг возмущения и ужаса, его прерывисто затрудненное дыхание, когда мокрая маленькая головка показывалась над водой. И это воспоминание не заставило его содрогнуться.

В тот момент, в той ситуации это было необходимо, подумал он. Никогда не сожалей о содеянном, если оно было необходимо, если в твоем поступке была беспощадная сила и стальная непреклонность. Мальчик нагнулся и поднял ракушку с песка у своих ног. Повертел ее в руках, наклонив голову, чтобы получше рассмотреть этот разноцветный, переливающийся камешек.

Курчавые волосы Николаса были темные и густые, и, хотя они намокли от соленой морской воды, солнце придавало им знакомый красноватый отблеск. Он многое унаследовал от своей матери. Рамон легко узнап этот точеный классический носик, эту чистую нежную линию подбородка. Но зеленые глаза выдавали в нем сына Рамона.