Золотой Лис - Уилбур Смит (1990)

Ее ноги обмякли, подкосились, она медленно сползла по стене на кафельный пол и так и осталась сидеть, вытянув их перед собой, как будто они отсоединились от нее у самого основания и больше ей не принадлежали. Вновь и вновь перечитывала записку, тщетно силясь уяснить смысл.

— Мой мальчик, — шептала она. — Мой маленький Никки. — Затем она вслух перечитала эти страшные слова: «Твое неповиновение будет иметь наихудшие последствия для Никки. Ты можешь никогда его больше не увидеть».

Ее рука, сжимавшая записку, бессильно упала на колени; глаза бессмысленно уставились на противоположную стену прихожей. Было такое чувство, что весь мир, вся ее жизнь вдруг исчезли, растворились в каком-то жутком бездонном провале. Внутри у нее было так же пусто, как и на этой голой кирпичной стене напротив ее.

Она не знала, как долго так просидела, но в конце концов невероятным усилием воли заставила себя подняться. Опираясь о стену, встала на ноги. Потом вновь поднялась по лестнице в спальню и направилась прямо к шкафу Рамона. Распахнула дверцы и обнаружила, что он тоже пуст. Исчезли даже плечики для одежды. Двигаясь, как во сне, побрела к его комоду и поочередно заглянула в каждый пустой ящик. Рамон не оставил за собой ничего.

Пошатываясь, как оглушенная взрывом бомбы, ничего не видя вокруг, на чужих негнущихся ногах, добрела до ниши и опустилась на колени перед пустой кроваткой Никки.

— Мой маленький. Что они с тобой сделали?

Тут она заметила, что что-то застряло между маленьким матрацем и деревянными брусьями кроватки. Вытащила этот предмет и стиснула его обеими руками. Стоя на коленях у кроватки, словно перед алтарем, держала на вытянутых руках эту бесценную реликвию. То был вязаный башмачок Никки, мягкий комочек шерсти с голубой атласной ленточкой, которой он привязывался к его пухлой розовой ножке. Она прижала его к лицу и вдохнула нежный ароматный запах — запах своего сына.

И только тогда разрыдалась. Рыдала горько и безутешно, рыдала до тех пор, пока последние силы не оставили ее и она не затихла в полном изнеможении. К этому времени вечерняя тень опустилась на террасу, проникла в спальню, и ей едва хватило сил доползти до их двуспальной кровати и свернуться калачиком, поджав под себя ноги. Уснула, крепко прижимая шерстяной башмачок к своей щеке.

Когда Изабелла проснулась, было еще темно. Какое-то время лежала неподвижно, охваченная чувством мрачной безысходности, силясь понять, откуда оно взялось. Затем, внезапно, весь вчерашний кошмар обрушился на нее, она с трудом приподнялась и в ужасе огляделась.

Записка Рамона лежала на столике у кровати. Взяла ее и еще раз перечитала, пытаясь хоть что-то понять.

— Рамон, любимый, что же ты с нами делаешь? — прошептала она. Затем, повинуясь его распоряжениям, отнесла записку в ванную, подошла к унитазу и порвала ее на мелкие кусочки. Бросила их в унитаз и спустила воду. Знала, что каждое слово этой записки навечно впечаталось в ее памяти; у нее не было ни нужды, ни желания хранить этот страшный листок бумаги.

Приняла душ, оделась и приготовила себе тост и чашку кофе. Они были совершенно безвкусные. Во рту все задеревенело, будто она прополоскала его кипятком.

Затем принялась тщательно обыскивать квартиру. Начала с комнаты Адры. От Адры Оливарес не осталось ни малейшего следа: ни нитки от ее одежды, ни флакона или тюбика с лекарством или косметикой на полочке в ванной, ни даже единого волоска с головы на подушке в спальне.

Осмотрела гостиную и кухню; та же самая картина; не осталось ничего, кроме взятой напрокат мебели и посуды и остатков еды в холодильнике.

Поднялась обратно в спальню. В заднюю стенку комода Рамона был встроен маленький сейф, но его стальная дверца распахнута настежь, и все бумаги исчезли, в том числе свидетельство о рождении Никки и акт об усыновлении.