История пчел - Майя Лунде (2015)

– Уже жарко, – поспешно добавил я, – и я только парочку собирался почистить. А остальное уж потом, когда ты уедешь. Попрошу тогда Джимми и Рика мне помочь.

Я опять протянул ему костюм и шляпу, но Том их не взял, да и вообще особо не рвался. Он лишь кивнул на экран:

– Мне надо одно здание сделать, по учебе кое-что.

– А ты разве не на каникулах?

Я свалил одежду на стол прямо перед ним и посмотрел на него. Я надеялся, что мои глаза говорят: приходи и помоги мне, когда тебе будет удобно.

– Жди меня на улице – через пять минут буду.

* * *

Всего ульев было 324. И 324 матки – каждая со своим роем. У каждого улья имелось свое место, причем больше двадцати рядом я редко ставил. А живи мы в другом штате, нам и семьдесят ульев в ряд можно было бы выставить. Я когда-то знал одного пчеловода в Монтане, так у него почти сто ульев на одной поляне стояло. Всего в десяти метрах от улья пчелы находили все, что им требовалось, – столько там было вокруг всякой растительности. Но здесь, в Огайо, сельское хозяйство отличалось завидным однообразием: на многие мили тянулись поля кукурузы и соевых бобов. Нектара у них мало, а когда нектара мало, то и питаться пчелам нечем.

Вот уже много лет Эмма красила ульи в яркие леденцовые цвета – розовый, бирюзовый, лимонный и ядовито-салатовый, такой же искусственный, как конфеты со всякими усилителями вкуса. Эмма считала, что этак веселее смотрится. По мне, лучше б они оставались белыми, как прежде. Мой отец всегда красил их в белый, а до этого так делали его отец и дед. Главное – это то, что внутри, в самом улье, – так все они говорили. Но Эмма вбила себе в голову, что веселые расцветки пчелам понравятся больше – у каждого роя особенный улей. Хотя кто ее знает – может, она и права. И, признаюсь, на сердце у меня теплело, когда я видел вдали на лугу огромные разноцветные кубики, похожие на рассыпанные великаном леденцы.

Мы отправились на луг, зажатый между фермой Ментонов, шоссе и узенькой рекой Алабаст-Ривер, которая, несмотря на красивое название, здесь, на юге, представляла собой всего лишь тонкий ручеек. Тут обитало мое главное богатство. Двадцать шесть пчелиных роев. Начать мы решили с улья, выкрашенного в ярко-розовый. Все-таки хорошо работать вдвоем. Том поднимал ульи, а я вытаскивал донья и менял старые, полные зимней грязи и дохлых пчел, на новые, чистые. В прошлом году мы раскошелились на современные донья с сеткой и вкладышем. Обошлись они нам недешево, но того стоили – улей с таким дном лучше проветривался и чистить его было проще. Большинство пчеловодов в те времена считали сменные донья роскошью, но мне хотелось, чтобы мои пчелы жили и радовались.

После зимы донья были совсем грязными, но в остальном все шло неплохо. Работали мы быстро, а пчелы вели себя спокойно и почти не вылетали из ульев. На Тома было приятно посмотреть, так уверенно он двигался. К этой работе сын с детства привык. Иногда он забывался и нагибался, но я тут же одергивал его:

– Ногами! Присел и поднял!

Среди моих знакомых немало было тех, кто полжизни поднимал тяжести не так, как следовало бы, а оставшиеся полжизни мучился от пролапса, прострела и боли в спине. А Тому придется в жизни немало тяжестей потаскать, поэтому спину нужно беречь смолоду.

До обеда мы работали без перерыва, разговаривали мало, едва парой слов перебросились, и только по делу.

– Перехвати вон там, ага, спасибо.

Я все ждал, когда он решит передохнуть, но он про отдых и не вспоминал. А в половине двенадцатого в животе у меня заурчало и я сам предложил перекусить.