Арлекин - Бернард Корнуэлл (2000)

Поля к северу от нее поднимались на длинный, протянувшийся с севера на юг холм. Проселочная дорога с проторенной телегами колеей взбиралась на вершину холма и вела в соседнюю, столь же непримечательную деревню под названием Вадикур. Если бы французское войско шло из Аббевиля мимо местного леса и в поисках англичан свернуло на запад, то через некоторое время солдаты увидели бы возвышающийся между Креси и Вадикуром холм. Они бы увидели похожие на пни башни двух деревенских церквей, а между деревнями, но гораздо ближе к Креси, – ветряную мельницу высоко на холме, где крылья могли поймать ветер. Склон был длинным и ровным, без заборов или канав, – хорошая площадка для рыцарей на конях.

Войско разбудили до рассвета. Было воскресенье, 26 августа, и солдаты жаловались на холодную не по сезону погоду. Они разворошили костры, и в свете огня заблестели дожидавшиеся их кольчуги и латы. В деревне Креси расположился король со своими приближенными, некоторые из них спали в церкви. Они все еще облачались в доспехи, когда королевский капеллан начал мессу. Были зажжены свечи, прозвучал колокольчик, и священник, не обращая внимания на бряцание оружия в маленьком нефе, призвал на помощь святого Зефирена, святого Геласена и обоих святых по имени Генесий – все они праздновались в этот день, – и еще священник попросил помощи у малолетнего сэра Хью Линкольнского – ребенка, убитого евреями в этот самый день около двухсот лет назад. Мальчика, по преданию отличавшегося замечательной набожностью, нашли мертвым, и никто не мог понять, как Бог мог допустить, что такой образцовый христианин покинул землю в столь юном возрасте, но в Линкольне жили евреи, и их присутствие все объясняло.

– Святой Зефирен, – молился капеллан, – даруй нам победу. Святой Геласен, – умолял он, – пребудь с нашими воинами. Святой Генесий, позаботься о нас и придай нам сил. Малолетний сэр Хью, – просил он, – хоть ты и младенец в Божьих руках, заступись за нас. Милостивый Боже, – молил он, – в Твоей великой милости спаси нас.

К алтарю в льняных рубахах подходили за причастием рыцари.

В лесу стрелки стояли на коленях перед другими священниками. Они исповедовались и получали засохший старый хлеб, тело Христово. Солдаты крестились. Никто из них не знал, что в этот день будет битва, но все чувствовали, что поход подошел к концу и сегодня или завтра придется сразиться. «Дай нам достаточно стрел, – молили Бога стрелки, – и мы окрасим землю красным» – и протягивали священникам свои тисовые луки, а священники прикасались к ним и произносили над ними молитвы.

Были разложены копья. Их привезли на вьючных лошадях или в повозках. Копьями не пользовались в боях, но все рыцари мечтали о настоящей битве, когда всадник вылетает из седла от удара копьем в щит. Воины постарше и помудрее знали, что будут сражаться пешими и их оружием будут мечи, топоры или фальшионы. Но все же раскрашенные копья были вынуты из тряпичной или кожаной обертки, защищавшей их от дождя, чтобы не покоробились, и от солнца, чтобы не высохли.

– Будем пользоваться ими как пиками, – предложил граф Нортгемптонский.

Оруженосцы и пажи облачали в доспехи своих рыцарей, помогали надеть толстый кожаный панцирь, кольчугу и латы. Коней вытерли соломой, а кузнецы водили точильными брусками по длинным лезвиям мечей. Король, начавший облачаться в четыре часа утра, преклонил колени перед ковчегом и поцеловал его. В ковчеге хранилось перо из крыла ангела Гавриила, и Эдуард, перекрестившись, велел отнести реликвию сыну. Потом в золотой короне поверх шлема он с помощью слуг сел на серую кобылу и поскакал из деревни на север.

Светало, и холм между двумя деревнями был пуст, лишь скрипела на ветру мельница. Ветер ворошил зеленую траву, где резвились зайцы. Они насторожили уши и бросились наутек от всадника, поднимавшегося по дороге к мельнице.