Арлекин - Бернард Корнуэлл (2000)

Томасу также дали вислобрюхую серую кобылу, упрямую и неуклюжую. Он напоил ее, вытер соломой, а потом вместе с солдатами Армстронга пообедал копченой селедкой с сухими бобами. Отыскав ручей, Томас вымыл голову и перевязал тетивой мокрые космы. Он попросил бритву и сбрил бороду, а волосы побросал в ручей, чтобы никто не мог навести на него порчу. Казалось странным провести ночь в лагере с солдатами, без Жанетты. Он все еще чувствовал обиду на нее, и эта обида железной занозой саднила в душе, когда его подняли среди тьмы. Во время ночного марша Томас чувствовал себя одиноко, было холодно, и все смотрели на него хмуро. Он подумал, как там Жанетта в шатре у принца, и вспомнил о ревности, которую ощутил в Рене, когда она отправилась в крепость к герцогу Карлу. «Она как мотылек, – подумал он, – летит на самый яркий свет. Однажды уже опалила крылышки, но пламя по-прежнему ее манит».

Войско выступило на Кан тремя колоннами, каждая примерно по тысяче человек. Одной командовал король, второй – принц Уэльский, а третья подчинялась приказам епископа Даремского, который предпочитал резню святости. Принц вышел из лагеря затемно и остановил коня у дороги, откуда на рассвете мог наблюдать, как мимо проходят его солдаты. Он был в черных доспехах и шлеме с гребнем в виде льва, его сопровождали дюжина священников и пятьдесят рыцарей. Приблизившись, Томас увидел среди этих всадников, одетых в бело-зеленые цвета, Жанетту. На ней тоже было светло-зеленое платье с белыми манжетами, каймами и корсажем, ее конь был в серебряной сбруе с бело-зелеными лентами в гриве, а седло покрывала белая попона, расшитая английскими львами. Волосы Жанетты были вымыты, расчесаны, завиты и украшены васильками. Подойдя поближе, Томас подумал, что она выглядит очаровательно. Лицо ее излучало счастье, глаза ярко горели. Она была рядом с принцем и держалась примерно на шаг позади. Томас заметил, как часто этот подросток оборачивается, чтобы перемолвиться с ней. Солдаты впереди Томаса сняли шлемы, приветствуя принца. Тот перевел взгляд с Жанетты на них и несколько раз кивнул, а узнав некоторых рыцарей, окликнул их.

Томас на чужой лошади, такой низкорослой, что его ноги почти касались земли, поднял руку, салютуя Жанетте. Она посмотрела на его улыбающееся лицо и равнодушно отвела взгляд, чтобы продолжить разговор со священником, по-видимому капелланом принца. Рука Томаса упала.

– Если ты хренов принц, то и снимаешь сливки, верно? – сказал солдат, шагавший рядом. – Нам – вши, а ему – вот это.

Томас промолчал. Поведение Жанетты привело его в замешательство. Неужели последние недели ему приснились? Он повернулся в седле, оглядываясь на нее, и увидел, как она рассмеялась какому-то замечанию принца. Дурак, сказал себе Томас, дурак. Почему ему так больно? Жанетта никогда не признавалась ему в любви, и все же ее равнодушие отравило его сердце, как змеиный укус. Дорога нырнула в низину, густо заросшую шелковицами и ясенями, и Томас, снова оглянувшись, уже не смог увидеть Жанетту.

– В Кане полно баб, – мечтательно проговорил какой-то лучник.

– Если мы когда-нибудь его возьмем, – откликнулся другой, употребив несколько крепких слов, которые англичане всегда добавляли при упоминании этого города.